О проекте Размещение рекламы Карта портала КорзинаКорзина Распечатать
Новости

Будущая война в трудах военных и экономистов конца XIX - начала XX вв

Добавлено: 15.05.2018


Любовь Самохина

Будущая война в трудах военных и экономистов конца XIX - начала XX вв

    История ничему не учит,

    а только наказывает за незнание уроков.

    В. Ключевский

    … даже в наше время люди убивают друг друга повсюду

    под всевозможными предлогами и всевозможными

    способами. Убийство гуртом все еще называется войною…

    и это совершается даже в христианских странах во имя того,

    чье учение было основано на мире и любви.

    В. Верещагин


Введение

Одним из наиболее интересных периодов истории можно считать по праву эпоху последней трети XIX – начала XX вв. Это время характеризовалось, с одной стороны, динамикой в экономической, политической и социальных областях, с другой – обширными и глубокими противоречиями, которые зачастую и стимулировали быстрый рост.

В те годы происходили крупнейшие научные и технические открытия: в математике, физике, химии, биологии, астрономии, в политических и экономических дисциплинах. Погоня за прибылью, стремление к захвату колоний вызвали усиленное строительство железных дорог и парового флота, прокладку каналов и туннелей, возведение промышленных сооружений, зданий транспортного и торгового назначения. Применение новых тепловых двигателей, электроэнергии, внедрение конвейерного производства, новых технологий получения металлов, химических продуктов, появление телефона и радиосвязи произвели настоящую революцию, преобразив города, страны, континенты…

Вместе с тем, во многих сферах усилились одновременно и кризисные явления. Приблизительно каждые десять лет мир сотрясали экономические кризисы, разрушительно сказывавшиеся на промышленности и сельском хозяйстве (в рассматриваемый период – это кризисы 1873, 1882, 1890, 1901-1903, 1907 и 1913 гг.). В науку, к примеру, проникали механистические и метафизические концепции, а в философию – такие идеалистические учения, как эмпириокритицизм и интуитивизм.

В международных отношениях также нарастала напряженность. Увеличение количества держав, претендовавших на роль великих, за счет объединенной Германии и объединенной Италии, набирающих силу Японии на востоке и США на западе, нарушило баланс сил, сохранявшийся с 1815 г. Ярко выраженное неравномерное развитие и соперничество в борьбе за раздел сфер влияния привели к поляризации составных частей Венской системы, к оформлению враждующих блоков. Увеличилось значение военно-силовых факторов и военной техники, выразившихся, в частности, с обеих сторон в активной гонке вооружений. Втягивание всего периферийного мира в орбиту деятельности великих держав вело к глобализации конфликтов, которые с 1898 г. следовали один за другим и усугубили действие центробежных сил. Европу угнетало предчувствие «нависающей гибели»[1], «надвигающейся грозы»[2]. Проблема возможности скорой войны широко обсуждалась в большинстве европейских стран в конце XIX – начале XX вв.

В данном исследовании предполагается рассмотреть, насколько вероятной представлялась война военным и экономистам конца XIX – XX начала вв., предусматривали ли они выход из этой бездны конфликтов при помощи вооруженного столкновения или находили возможным мирное урегулирование, насколько отличались взгляды экономистов и военных на характер будущей войны, роль государства и социальные отношения, какие аргументы приводились обеими сторонами, и кто в результате оказался прав.


Характеристика источников

Основными источниками, как это следует из темы, послужили труды военных и экономистов к. XIX – XX вв. Труды военных особенно многочисленны, что неудивительно, так как подготовка к будущей войне, разработка плана кампании всегда являлись задачей военных.  Кроме того, тот факт, что военные все чаще отводят в своих работах важное место будущей войне, может быть логически объяснен, учитывая, во-первых, крайнее напряжение в отношениях великих держав с 90-х гг. XIX века и, во-вторых, усложнение структуры армии в результате введения всеобщей воинской повинности и появления новых типов вооружений.

В исследовании использовались наиболее значительные труды германских, французских и русских военных и лишь частично английских. Характерной чертой всех без исключения трудов является тщательная разработка на основе исторических примеров стратегии и тактики будущей войны, выяснение преимуществ наступательного и оборонительного способов ее ведения, обсуждение последствий и влияния новейших технических открытий. Следует отметить, что все работы военных проникнуты духом презрения и протеста против “экономистишек” и “брошюрок”, распространявших в те годы пацифистские идеи: они (военные) защищают “необходимость  своего призвания”[3], честь мундира.

Германия

В 1886 г. выходит книга подполковника королевской прусской службы барона К. Фон-дер-Гольца “Вооруженный народ. Сочинение об устройстве армий и образе ведения войн в наше время”. Гольц – участник австро-прусской и франко-прусской войн. С 1883 по 1895 гг. он находился в Турции, где руководил реорганизацией турецкой армии по германскому образцу, подготовкой офицерских кадров, возглавлял Константинопольскую военную школу, исполнял обязанности начальника турецкого Генерального штаба”. Возвратившись в 1896 г. в Германию, Фон-дер-Гольц получил чин генерал-лейтенанта и был назначен на должность командира дивизии.[4] С точки зрения темы исследования, представляется наиболее интересным мнение Гольца о преимуществе так называемой “земледельческой” страны перед “промышленной и торговой”[5] в плане устойчивости во время войны и его суждение о возможности повторения в истории столь коротких войн, какими были отмечены 60-е и 70-е годы XIX века. Кроме этого, Фон-дер-Гольц всесторонне исследует последствия введения всеобщей воинской повинности, оперируя таким понятием, как “вооруженный народ”, рассуждает о возможности качественной подготовки массовых армий для больших решающих сражений.

В 1891 г. выходит книга Ф.Хенига “Тактика будущего в зависимости от введения малокалиберного ружья и появления бездымного пороха”. Главная проблема для Хенига заключается в том, какой из родов войск будет играть наиглавнейшую роль в войне будущего. По мнению Хенига, “пехота, как была прежде, так и останется впредь главным родом оружия, предназначенным для ведения и решения сражения”[6]. Также Хениг указывает на необходимость для Германии самым тщательным образом разработать свою стратегию, так как “немцы побеждали прежде всего вследствие превосходства в стратегии”.[7]

О взглядах немецких военных на войну будущего узнаем из книги “Война будущего в современной иностранной литературе” (1909 г.). Так, например, германский военный под псевдонимом  “Seestern” выпустил небольшую работу под названием “Развал старого мира” (1906 г.). Мораль ее – урок тем из немцев, которые отказывали в кредитах на флот, говоря, что сила и качество английского флота сильно преувеличены и что “хватит поэтому с нас и того, что уже имеется….”[8]. Задача книги популяризировать эту мысль в народных массах, так как в результате моделирования в ней будущей войны Германия оказалась разгромленной Англией, хотя, в утешение немцам, сама Англия потеряла большую часть флота, и власть на море перешла к американцам.

Совсем уж фантастической представляется будущая война другому немецкому военному (он взял себе псевдоним – ‘ *** ’), выпустившему брошюру “Народы Европы (берегите Ваше священнейшее достояние)”, долженствующую изобразить “Желтую Опасность”. В данном случае европейская война перерастает в грандиозную мировую войну, в ходе которой все европейские страны объединяются, чтобы совместно противостоять “желтой” и “черной” опасностям, решившим воспользоваться бедственным положением Европы для захвата мирового господства.

Важнейшей проблемой, вставшей перед немецкой военной мыслью к.  XIX – нач. XX вв., являлась продолжительность будущей войны. О том, что Германии придется вести эту войну одновременно на два фронта – против Франции и России – немецкие политические и военные деятели стали говорить уже вскоре после окончания франко-прусской войны[9]. В 1909 году в январском выпуске “Deutsche Revue” вышла статья бывшего начальника немецкого Генерального штаба А. Шлиффена “Современная война”. О ее значении свидетельствует тот факт, что статья была зачитана командирам корпусов лично германским императором. Основная идея Шлиффена базировалась на возможности “молниеносной войны”: т.е. Германия, воспользовавшись долгой мобилизацией России, должна была одним ударом разбить Францию, а затем, с помощью железных дорог, перекинуть основные войска на Восточный фронт и одержать победу над Россией. Таким образом появился реальный (для германского командования) план победы над обоими противниками.

Позднее выходит сборник статей А. Шлиффена под общим названием “Канны”, где, опираясь на исторические примеры, автор продолжает пропагандировать молниеносную войну, “бой на уничтожение”[10], “решительный исход войны”[11].

В 1909 г. в “Сведениях из области военного дела за границей” в нескольких номерах печатался труд генерала от инфантерии германской службы барона Фалькенгаузена “Большая современная война”. Считая идею вечного мира утопией, Фалькенгаузен жестче других критиковал пацифистское движение[12]. Военный также представил своего рода модель будущей войны, обозначив “красными” и “синими” воюющие стороны. Так, к синим он отнес Германию и Австро-Венгрию, к красным – Францию, Англию, Италию. Швейцария, Бельгия, Люксембург и Голландия заявили о нейтралитете. Кроме Швейцарии, нейтралитет остальных стран не был нарушен. Другие же страны вообще не принимали участия в войне.[13] Ход военных действий у Фалькенгаузена расписан по дням, отмечено движение мельчайших формирований. В результате победили, естественно, “синие”.

Если Шлиффен, занимавший пост начальника  Генерального штаба, не решался в печати и в устных выступлениях открыто призывать к подготовке завоевательной войны, то, например, один из лидеров Пангерманского союза, отставной генерал Бернгарди был более откровенен. В двухтомном труде “Современная война”, подчеркивая, что Тройственный союз носит, в целом, оборонительный характер[14], Бернгарди заявляет, что “мы, немцы, также добьемся когда-либо господства в Европе и сумеем его сохранить[15]”. Это наиболее амбициозные строки из книги. Бернгарди, как и предыдущие военные, рисует картину широкого применения современных вооружений в будущей войне.

Франция

Главным французским военным мыслителем конца  XIX – XX вв. считается Фердинанд Фош. С 1907 по 1911 гг. Фош возглавлял Высшую военную школу, командовал дивизией, затем корпусом. C мая 1917 г. он – начальник французского Генерального штаба, с апреля 1918 г. – верховный главнокомандующий союзными войсками[16]. В 1903 г. выходит его книга “О принципах войны”, посвященная изучению характера современной войны, участию в ней пехоты, кавалерии и артиллерии, стратегическому обеспечению и экономии сил. В 1904 г публикуется труд “О ведении войны”, содержащий разбор кампании 1870 г. с целью “найти общие соображения, управляющие современной войной”.[17]  Оба сочинения представляют интерес с точки зрения высказанного в них мнения о вероятности непродолжительной войны и генерального сражения, а также о влиянии будущей войны на экономику стран Европы и о необходимости намечать план операции, “идущий дальше первого сражения”.[18]

В 1912 г выходит работа полковника Артура Буше “Победоносная Франция в войне будущего”. Изобилующий всевозможными картами дислокации и передвижения французских войск, труд сводится к одной простой мысли - Франция должна напрячь все усилия, чтобы противостоять германской армии до вступления в войну России (вернее, до окончания в ней мобилизации).[19]

Россия

Классическим примером расхождения во взглядах военных и экономистов на будущую войну можно считать “Ответ г. Блиоху на его труд  “Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношении” подполковника генерального штаба П. Симанского, вышедший в 1898 г. Симанский подверг критике, главным образом, антимилитаристскую направленность работы Блиоха, доказывая, что война – явление весьма естественное,[20] лежащее в основе всего живущего, ссылаясь при этом на таких авторитетов, как Лейбниц, Дарвин,  Пирогов[21].

Другой русский военный, генерал от инфантерии Н П Михневич (участник русско-турецкой войны 1877-78 гг., впоследствии начальник русского Генерального штаба – 1911-1917 гг.[22]), в изданном в 1899-1901 гг. двухтомном труде “Стратегия” уделяет гораздо большее внимание наиболее важным, с его точки зрения, проблемам: устройству тыла в будущей войне, влиянию войны на население, мерам, которые обязано предпринять правительство во избежание потрясений.

О возрастающей зависимости положения на фронте от экономического и политического устройства государства писал в 1905 г. подполковник Н. Н. Есипов, так как, по его мнению, “современные войны и будущие требуют напряжения всех сил государства”[23].

Возможность войны в будущем рассматривал в 1913 г. контр-адмирал в отставке Леонид Добровольский в сочинении “Предполагаемая война Японии с Америкой и Германии с Англией”. Работа посвящена, в основном, ведению морской войны. Добровольский резко отвергает, по-видимому, широко распространенные суждения о способности Германии высадить десант на территорию Англии, так как ей пришлось бы уничтожить до этого весь английский флот, что, согласно Добровольскому, невозможно.[24] Однако автор замечает, что и самой Германии не может угрожать десант “за отсутствием его в достаточном количестве у Англии”[25]. Примечательно, что Добровольский, как Мэхэн, Ф. Коломб, Ю. Корбет, представляет будущую войну на море в виде сражений линейных флотов[26].

Великобритания

В 1910 г. английский военный, выступивший под псевдонимом “Le Queux”, издал брошюру под названием “The Invasion of 1910”. Цель ее – привлечь внимание соотечественников к их слабой стороне – сухопутной армии. Для этого автор правдоподобно изобразил высадку немцев на Британские острова и поражение Англии.

Продолжает развивать тему морской войны между Англией и Германией военный сотрудник “The Times”  Чарльз Ренингтон в “Essays and Criticism”[27] (1913 г.).  Он считает, что новейшие достижения в морской технике (самодвижущиеся мины, подводные лодки, морская авиация) заставят военных отказаться от “стратегии времен Семилетней войны”[28], т.е. от десанта на острова и берега и от блокады  неприятельских портов, так как географическое положение Англии настолько благоприятно, что поместив наш океанский флот, например, у Scapa Flow (Сев. Шотландия) и Straits of Dover, мы имеем возможность обратить Северное море в mare clausum, задушить германскую торговлю …..”[29].      

Помимо описания развертывания действий в будущей войне на море, Ренингтон обращается и к возможной в будущем сухопутной кампании, подчеркивает преимущества и качества германской армии.

Перейдем теперь к экономистам. Следует отметить, что специальных работ, посвященных будущей войне и написанных экономистами, немного. Наверное, это возможно объяснить тем, что в широких общественных кругах к. XIX – н. XX вв. (и среди экономистов, в том числе) мало кто предполагал, какие масштабы примет будущая война, какой катастрофой обернется она для европейских стран и какой ущерб нанесет экономике.

Среди экономистов того времени особенно хотелось бы отметить двух – это И. Блиох в России и N. Angell в Англии. Блиох и Энджел, рисуя пагубное воздействие войны на экономическое развитие государств, доказывали при помощи цифр, таблиц и исходя просто из здравого смысла, бесполезность, бесцельность и невозможность войны в будущем. Обращаясь к разуму человечества (в отличие, скажем, от Берты фон Зутнер, которая своим романом “Долой оружие” апеллировала скорее к сердцу читателя, чем к его разуму), они утверждали абсолютную невыгодность будущей войны.

И. С. Блиох – русский экономист и железнодорожный предприниматель. В 1893 г. выходит его работа “Будущая война, ее экономические причины и последствия”. Это был, по-видимому, первый шаг к созданию более обширного труда “Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношении”, вышедшего в 1898 г. в 6 томах и включавшего большинство глав из предыдущего издания.

Много интересных подробностей о жизни Блиоха находим у С. Витте в “Избранных воспоминаниях, 1849 – 1911 гг.”. Так, вначале Блиох был простым подрядчиком в Варшаве, затем “он немного нажился, удалился за границу и там самообразовался, даже слушал лекции в немецких университетах….”[30]. Вернувшись в Варшаву, Блиох открыл большую банкирскую контору и начал строить железные дороги, например, Лодзинскую, стал “железнодорожным королем”[31], главой Юго-Западных железных дорог.[32] “Но, - вспоминает Витте, - сам он больше занимался политикой и учеными трудами”[33]: Блиох взялся пропагандировать идею мира, для чего ездил за границу, устраивал там различные конференции, мечтал устроить в Швейцарии музей, который бы постоянно напоминал о мире, посещал даже молодую императрицу с целью привлечь царствующих особ к своей деятельности[34]. По словам Витте, Блиох в это время все хотел прославиться, а потому проводил мысли о всеобщем мире и по этому  поводу много писал “или, вернее, ему писали, а он под своей фамилией издавал различные книги относительно всеобщего мира, разоружения, доказывая, что в этом заключается  спасение человечества”[35]. Витте дважды отмечает в книге, что все труды Блиоха писались не им, а различными писателями и специалистами за деньги, которые он им платил; сам же Блиох только составлял, и то при помощи своих сотрудников, программу тех работ, которые он предполагал издать[36].

Также и П. Симанский в “Ответе г. Блиоху….” приводит слова из открытого письма генерала Драгомирова Блиоху от 26 сент.  1898 г.: “Ваши труды производят на меня впечатление компиляции весьма кропотливой и не всегда последовательной.”[37] Эти замечания верны и важны для понимания данного источника, поскольку в самом труде постоянно встречаются явные противоречия и совершенно противоположные точки зрения, что как будто доказывает авторство не одного, а нескольких человек.

Первый и второй тома целиком посвящены новым техническим достижениям в области сухопутных вооружений. Третий том исследует особенности будущей морской войны. В четвертом томе исследуется, как повлияет война на экономику европейских стран и России. В пятом томе указывается на опасность социалистического движения, его активизации в будущей войне и провозглашается необходимость борьбы за мир. Шестой том содержит общие выводы всех пяти томов.

Книга Нормана Энджела “Великое заблуждение. Этюд о соотношении военной мощи наций и их экономического и социального прогресса”,  вышедшая в 1909 г., имела огромный успех. Пресса отмечала, что до книги Энджела пропаганда мира базировалась на идеях морального порядка, он первый перевел вопрос на почву экономической науки: война зло и с экономической точки зрения. Так, “Daily News” считала: “Критика не сумела найти ни одного серьезного возражения, так как книга г. Энджела написана убедительно и логично”[38]. “Nation” восклицала, что ни одно произведение политической мысли последнего времени не вызвало такого волнения в политических кругах: ”Призыв к благоразумию в международных отношениях, выраженный с простотой, ясностью и убедительностью, каких не достигал ни один из пацифистов, заставляет нас считать автора величайшим памфлетистом со времени Свифта”.[39]

Труд Энджела исследует возможности и условия войны между Германией и Англией. Главная проблема для автора состоит в том, должно ли человечество продолжать нести непосильное бремя военных расходов, тратить силы и приносить человеческие жизни в жертву устаревшим предрассудкам и отжившим понятиям той “Великой иллюзии”, что война является выгодным предприятием.

В 1912 г. в труде “Modern Wars and the Peace Ideal” Энджел продолжает утверждать, что судьба милитаризма предопределена, несмотря на последние события на Балканах, которые, по его мнению, вовсе не опровергают те аргументы, на которых строилось “Великое заблуждение….”[40]. Более того, Энджел вводит в свою теорию дополнительные доказательства того, что войны в ближайшем будущем не предвидится. Эту же цель преследует книга “Two Keels to One not Enough”, опубликованная в 1914 г.

В более поздних произведениях, когда война все-таки разразилась, Энджел несколько меняет свою позицию. В 1915 г. в “The World’s Highway” он пишет:” Первый параграф первой главы (“Великого заблуждения….” – Л.С.) был предсказанием неизбежности конфликта между Англией и Германией, если бы направление европейской политики не изменилось.”[41] В сочинении “Defence and the English-speaking Role” Энджел приводит слова, произнесенные Гарольдом Макмилланом на заседании Палаты Общин: ”Основная мысль книги Энджела (т.е. “Великого заблуждения…..” – Л.С.) всегда неправильно интерпретировалась. Автор не говорил, что войны не будет, но что в войне не будет победителя.”[42] Показывая постепенное банкротство стран и печальные результаты Первой Мировой войны, Энджел в “The Fruits of Victory” (1921 г.) еще более утверждается в мысли о невозможности войны.[43]

В 1929 г. Норман Энджел был избран в Парламент от лейбористской партии, а в 1933 г. стал лауреатом  Нобелевской премии[44].

В качестве источника в исследовании также использовались письма Фридриха Энгельса: Ад. Зорге от 7 января 1888 г., Либкнехту от 23 февраля 1888 г., от 29 февраля 1888 г и от 29 апреля 1888 г., в которых исследуется вероятность войны в ближайшем будущем и делается попытка охарактеризовать ее последствия.


Характеристика литературы

В советской, российской и иностранной литературе проблема восприятия будущей войны военными и экономистами к. XIX – н. XX вв. не была должным образом разработана. Многие историки признавали, что к началу ХХ века в общественном мнении изменилось отношение к войне, появилось устойчивое представление о невозможности войн, по крайней мере, длительных, так как считалось, что между всеми государствами существовала глубокая взаимозависимость.

По мнению М. Н. Покровского, к 1914 г. фактически не было “национальных капитализмов”, но был мировой капитализм, отдельные группировки которого спекулировали на национальных чувствах мелкой буржуазии различных стран.[45] Из этого переплетения капиталов некоторые пацифисты, мыслившие, по Покровскому, образами старых “национальных” войн, сделали заключение о невозможности в начале ХХ века международных войн вообще. Но они упустили из виду, что отдельные категории капиталистов, отдельные “концерны”, преобладающие в том или ином государстве, могут пустить в ход “последнее средство” этого государства, пушки, для достижения целей, не имеющих ничего общего с национальными, но тем более рьяно накачивая в головы мелкого буржуа “патриотический” дурман через свою прессу.[46] Если нельзя заставить людей идти на смерть из-за “Лионского кредита” или “Немецкого банка”, то нужно было внушить им, что “Лионский кредит” – это Франция, а “Немецкий банк” – это Германия.”[47] Таким образом, Покровский опровергал тот характер мировых экономических взаимосвязей, на который ссылались в своих работах, в частности, экономисты к. XIX – XX вв., один из главных аргументов, которым оправдывалась невозможность войны.

Уверенность в своей правоте экономистам к. XIX – начала XX вв. Также придавало широко развернувшееся в те годы пацифистское движение. William Hull в исследовании “The Two Hague Conferences and Their Contribution to International Law” (1970) обращает особое внимание на то, какое воздействие на умы современников оказали Гаагские конференции 1899 и 1907 гг., а также конгрессы мира, которые проходили почти ежегодно в столицах Западной Европы и в Америке.[48]

Oron Hale в работе “The Great Illusion. 1900-1914” писал, что антимилитаристский роман Берты фон Зутнер пользовался невероятной популярностью в начале века, и ее слова о том, что “двадцатый век обязательно будет свидетелем позорного изгнания войны из человеческого общества”, витали в воздухе.[49]

Парижский социалистический конгресс 1889 г., выработавший резолюцию “Об отмене постоянного войска и о всеобщем вооружении народа”[50], VII и VIII конференции лейбористов в Англии, объявившие милитаризм врагом прогресса, явились также, по мнению А.М. Коровкина и И.Э. Сангаевой, благоприятной почвой для появления антивоенных сочинений экономистов в к. XIX – н. XX вв.[51]

Если М.Н. Покровский считал, что пацифисты явно просчитались, предсказывая невозможность войны, то A. J. Mayer, например, полагал, что “совместно с Бертой фон Зутнер, Иваном Блиохом, Толстым и, в конечном итоге, с Норманом Энджелом, социалисты предупреждали о страшных последствиях войны для правящих классов,”[52] следовательно, по его мнению, и Блиоху, и Энджелу, несмотря на общую направленность их сочинений, удалось правильно подметить слабые места государств в предположении будущей войны.

В целом, историки освещали лишь некоторые проблемы, связанные с причиной появления антимилитаристских трудов экономистов к. XIX – н. ХХ вв., и указывали на наиболее явные ошибки теоретиков. Специальных же исследований по теме “Будущая война в работах экономистов…..” практически нет.

В отличие от экономистов, работы военных к. XIX – н. ХХ вв. чаще фигурируют в советской, российской и иностранной литературе. Но и здесь есть свои особенности: из всех военных чаще всего упоминается А. Шлиффен с его авантюрным планом “молниеносной” войны.[53] В этом отношении выгодно отличаются книги “Вооруженные силы и военное искусство в Первой мировой войне” А.А. Строкова и “История Первой мировой войны. 1914 – 1918 гг.” под редакцией И.И. Ростунова, где дается описание существовавших в к. XIX – н. XX вв. школ военной мысли (немецкой, французской, английской и русской) и их основных представителей. Важное место отводится в них и суждениям военных о характере будущей войны. Исследования, посвященные конкретно теме данного исследования, отсутствуют.


Споры о возможности войны в будущем

Мнение военных

В политической жизни большинства европейских государств в к. XIX – н. ХХ вв. военные играли весьма существенную роль. Это объяснялось тем, что международное и внутреннее положение стран во многом определялось мощью вооруженных сил, а проблемы, возникавшие между государствами на протяжении веков решались исключительно военным путём. Последнее убеждало военных в неизбежности войн и невозможности мирного разрешения конфликтов.

Фон-дер-Гольц считал: «…война есть жребий человечества и неизбежная судьба народов. Вечный мир на этом свете не дарован смертным»[54]. Фалькенгаузен объявлял, что «война стара, как род человеческий, и она будет существовать, пока существует человечество, как бы сильно не изменились формы и способы ведения её»[55]. И хотя некоторые военные откровенно называли войну «делом отвратительным, бесчеловечным и жестоким»[56], однако ничто, по их мнению, не в состоянии было её устранить.

Другим аргументом военных в пользу войны служили идеи о том, что только в чрезвычайных обстоятельствах (т.е. на войне) можно приобрести те мужественные качества, которые необходимы в суровой борьбе современной жизни[57], и только война вызывает всеми забытые добродетели: солидарность, самопожертвование, стремление к идеалам. Кроме того, война для военных была даже желательна, потому что она, подобно буре, «очищала общественную атмосферу, испорченную среди мира»[58].

По мнению Фоша, война может возникнуть по всякому поводу, если того желает один из противников, и чувства, обычно рождающие войны, – национальный эгоизм и величие нации[59]. Согласно Фалькенгаузену, компетенция дипломатов кончается, и начинается война, когда «значение интересов слишком велико»[60], поэтому и «приходится считать войну действительно возможной, а ручательства стремящихся уничтожить её поистине ничего не стоящими»[61]. Стремительная гонка вооружений последних лет также, по Фалькенгаузену, свидетельствует о приближающейся войне, а вовсе не о мирных намерениях вооружающихся государств.

Бернгарди соглашается с Фалькенгаузеном в том, что оружие может быть применяемо только в том случае, если затронуты жизненные интересы народа, и заявляет, что в настоящий момент политическое развитие Германии требует войны «с силой биологической необходимости»[62], война для Германии – главное условие «дальнейшего» процветания немецкого народа[63]. «Если мы, – пишет Бернгарди, – желаем приобрести то положение, которое соответствует мощи нашего народа, то обязаны отказаться от всяких мирных утопий, рассчитывать только на силу нашего оружия и смело смотреть опасности в глаза»[64].

Таким образом, можно сделать вывод, что война в представлениях военных являлась постоянным спутником человечества, дававшим определённые положительные импульсы для его развития. Поэтому военные не исключали скорого приближений новой войны и готовились к ней. Но если вышеприведённые авторы хотя бы полемизировали с противниками войны, то большая часть военных, сочинения которых использовались в данном исследовании, даже не утруждали себя опровержением таких сомнительных, с их точки зрения, взглядов, как невозможность войны в будущем.

Мнение экономистов

В противовес военным, справедливость суждений которых подтверждала сама история, экономистам необходимо было разработать собственную систему доказательств, чтобы воздействовать на умы государственных деятелей и общественное мнение, склонить их в пользу бесцельности и экономической невыгодности будущей войны.

Энджел полагал, что современная Европа уже «переросла занятие военным делом»[65], так как 99% её населения занято торговлей и промышленностью и 1% – войной, что является само по себе свидетельством резкого «падения воинственности»[66]. Другими словами, занятия, которые развивают качества трудолюбия и мира, теперь в такой мере преобладают над качествами, подходящими для войны, «что это преобладание нельзя себе даже представить…»[67].

Энджел всячески подчёркивал различия в мировоззрении, сознании индивидуумов, образующих т.н. цивилизованные и отсталые государства. Например, восприятие человеческого общества и те принципы, на которых была построена Османская империя, отличались крайним милитаризмом; для Англии же, по мнению экономиста, всегда был характерен пацифизм![68] К тому же сама природа, по Энджелу, способствует тому, чтобы в слабо развитых в промышленном отношении странах (Аравии или Марокко[69]) военные традиции сохранялись – ведь «грабить там гораздо выгоднее, чем работать»[70]. Для Европы подобные варварские приёмы абсолютно неприемлемы.

Блиох считал, что война в будущем невозможна, так как, во-первых, французская и германская армия – уже 22 года, австрийская – 26 лет, русская – 15 лет не имели практики европейской войны[71]. Во-вторых, никаких серьёзных причин, которые могли бы вызвать в ближайшем будущем конфликт, экономист не находил. Война 1877-78 гг. доказала, по мнению Блиоха, что Россия не стремится к территориальным присоединениям в Европе[72] и не даст вовлечь себя в наступательную войну для возвращения Франции утраченных ею провинций. А Франция без помощи России не начнёт войну, несмотря на несомненную ненависть французов к Германии. Кроме того, сама война не смогла бы изменить положение Франции на благоприятное: «с потерей цвета молодёжи явилась бы уже не «национальная опасность», а гибель»[73]. У Германии нет никаких желаний, а в войне она рискует всем – империей (по словам Каприви), поэтому «при несомненно развитом в германском народе политическом смысле, можно было бы иметь уверенность, что Германия не хочет войны»[74]. И если существовавшим неравенством вооружения Германия не воспользовалась, то тем более это даёт Блиоху лишнее доказательство того, что война в будущем невозможна, так как обе стороны обладают равными истребительными средствами и содержат миллионные армии[75].

По мнению Фр. Энгельса, последствия будущей войны могут быть настолько разрушительными, а результаты – настолько плачевными, что заставят государственных деятелей ограничиться лишь «мнимой войной»[76]. «Будем надеяться, – пишет Энгельс, – что военная гроза пронесётся мимо»[77].

И Блиох, и Энджел надеялись, что развитие техники в какой-то степени предотвратит войну[78]. Однако в сочинениях Блиоха, как это упоминалось ранее, существуют два взгляда на данную проблему. Экономист пишет, что нагромождение вооружений представляет величайшую опасность, способную разжечь войну[79]. Наконец, Блиох даже не отрицает вероятной неизбежности войны. Так, франко-прусская борьба, по мнению Блиоха, «возгорится… с удвоенным взрывом страстей; можно сказать, что даже самые приготовления к ней ведутся с обеих сторон не только с расчетом, но и со страстью, со злобой»[80]. Про ту же самую Францию, которая якобы не стремится напасть на Германию, Блиох говорит: «Изувеченная и приниженная (она) стала нечувствительной к общечеловеческим призывам и занялась исключительно мыслью о возмездии. Вечный мир не дал бы ей возможности скрыть позор Седана»[81].

Обнаруживает Блиох и ещё один очаг конфликта – Балканы. Если начнутся непредвиденные кризисы в Болгарии, Сербии, Румынии, которые потребуют нового урегулирования положения в одном из них или, «как только окончательная дряхлость Оттоманской империи сделала бы невозможной дальнейшую отсрочку вопроса о наследстве, открывающемся после «больного человека»[82], вспыхнет война между Австрией и Россией[83]. Но автор уверен, что Австрия добровольно не вызовет опасной войны[84], и всё будет зависеть от того, предоставит ли Германия Австрию собственным её силам в войне с Россией, т. е. неизбежной в таком случае гибели[85]. Далее автор почти пророчествует, что «ближайшая опасность представляется в том, что, в предвидении возможности необыкновенных происшествий на Балканском полуострове, сама Австрия ведёт политику своеобразную, которая может сообщить раздражающий характер случайностям вовсе не важным, но непредвиденным, при возникновении которых всё может зависеть прямо от того «тона», какой будет придан первым заявлениям»[86].

Ознакомившись с наиболее общими, перейдём к рассмотрению основных аргументов экономистов против будущих войн:

1) интернационализация связей

Общение народов, по признанию экономистов, не считается с границами государств[87], и как ни разделены страны Европы таможнями и соревнованием в производстве, они живут общей экономической жизнью. Капиталы, фабрики, даже знания и способности нуждаются в непрерывном производстве и не могут замкнуться в рамках одного государства[88]. Большие предприятия вынуждены рассчитывать на отдалённые рынки, так как они разрослись далеко за пределы внутреннего потреблении страны. Следовательно, промышленность стала более интернациональной”[89]. Самыми тесными, по мнению Энджела, были международные связи в сфере финансов.[90]

Вследствие этого потребление в одной стране немедленно бы отозвалось и в другой. Как на характерный пример в этом смысле Блиох указывал на панику, которую произвело в финансовом мире опасение войны Франции с Германией в 1886 г.: «…это был как бы циклон, охвативший денежные рынки не только Франции и Германии, но всех западных стран, даже тех, которые, как, например, Португалия, находятся совершенно вне сферы действия франко-германской войны; потрясение отразилось даже за Атлантическим океаном»[91]. Опасения войны охватили большее пространство и оказались интенсивнее, чем первоначальный финансовый переполох при объявлении войны 1870 г.[92]

Энджел позволил себе предположить, что произойдёт, если германская армия в результате победы над Англией разграбит кладовые Английского банка. Ввиду того, что Английский банк – банкир всех остальных банков, произошёл бы крах всех других банков, которые бы прекратили платежи. Но вместе с тем германские банки, имеющие кредит в Лондоне, «почувствовали бы влияние этого события»[93]. Коммерсантам всего мира угрожало бы разорение, что отразилось бы, естественно, на их кредите Германии, поэтому германские финансы представляли бы собой не менее ужасный хаос, чем английские.

Кризис был бы достаточно велик, чтобы расстроить германскую промышленность, и при этой дезорганизации не могло бы быть для немцев вопроса о захвате рынков, освобожденных путём изоляции Англии. Более того, эти рынки тоже были бы дезорганизованы, потому что Германия лишила бы их возможности продавать что-либо Англии. Из созданного хаоса Германия не смогла бы извлечь никакой пользы, и для прекращения финансового беспорядка, рокового для её собственной промышленности, ей пришлось бы положить конец условиям, которые вызвали кризис, т.е. прекратить изоляцию Великобритании. «Отсюда следует, – пишет Энджел, – что Германия в настоящее время в большей степени, чем когда-либо ранее, является нашим дебитором и что её промышленный успех связан с устойчивостью нашей финансовой системы»[94].

Экономисты находили промышленность и торговлю, а, стало быть, и нити, связывающие материальные и нравственные интересы разных стран, до того переплетёнными между собой, что при будущей войне размеры экономического потрясения далеко превзошли бы то, что случилось в 1886 г., и малейшая остановка торгово-промышленной жизни грозила замешательством, могущим повлечь разорение целых наций.

2) зависимость процветания нации от её политического могущества

Основная мысль экономистов о зависимости процветания нации от её политического могущества заключается в том, что богатство, преуспевание и благосостояние государства никоим образом не зависит от того, какое политическое влияние и вооружение за ним стоит. Торговля на душу населения в Швейцарии, Голландии, Бельгии, Дании и Швеции больше, чем в крупных западноевропейских странах.[95] Трёхпроцентная рента лишенной власти Бельгии котируется по 96, Германии – по 82, России – по 81 (несмотря на 120 млн. население), а трёхпроцентная рента Норвегии – даже по 102.[96] Из этих цифр Энджел выводит парадоксальное заключение, что фонды незащищённой нации более надёжны, чем ценности страны, охраняемой колоссальными вооружениями.[97]

Армии и флоты не способны, по мнению Энджела, разрушить торговлю конкурентов и даже не могут её захватить[98], так как, например, качество товаров государства не зависит от наличия у него сильного вооружения (а даже наоборот). Поэтому, призывает Блиох, следует перенести соперничество в область производительного труда, «заботиться о победах в… искусстве, промышленности и торговле»[99]. Возможность подобной «войны» подтверждает Энджел: ведь Германия, никогда не посылавшая ни одного солдата в Южную Америку, извлекает из неё больше богатства, чем Испания, «которая пролила океаны крови на завоевании этой страны»[100]. Вот это – действительно борьба, истинная борьба будущего, борьба труда, ума, деятельности, – восклицает Энджел, – которая приведёт к действительным результатам. А не борьба физическая, которая ни к чему не приведёт»[101].

Критикуя установившееся мнение, что победа государства в войне ведёт к его процветанию, экономисты предлагали более благородный путь для достижения того же процветания без войн и человеческих жертв.

3) выгода территориальных присоединений

Так как общение между народами в современном мире не считается, по утверждению экономистов, с границами (которые часто являются условными), то и «биологическое деление человечества на государства»[102] с научной точки зрения бессмысленно, а, следовательно, «со стороны Европы будет логической ошибкой и оптическим обманом предполагать, что нация может увеличить своё благосостояние, увеличивая территорию»[103]. Почему же экономисты считали, что победитель не может извлечь прибыль из завоёванной территории?

Во-первых, если провинция или государство присоединяются к завоевателю, то население, которое является единственным собственником всех богатств, тоже присоединяется, и победитель ничего не выигрывает, потому что доход, получаемый с территории, по мнению Энджела, во всех цивилизованных государствах тратится на эту территорию.[104]

Эльзас и Лотарингия, находящиеся во владении их обитателей, вносят в казну империи взнос, исчисляемый соответственно масштабу, применяемому и для других провинций Германии. Следовательно, Пруссия, т.е. завоеватель, платит ровно столько же с человека, как побеждённая Лотарингия, которая, по Энджелу, «если бы не платила Германии, то платила бы Франции эту сумму или даже значительно большую»[105]. К тому же в Германии, если бы она завоевала Голландию, Бельгию, Швейцарию или Австрию, не нашлось бы ни одного гражданина, который мог бы сказать, что его благосостояние возросло от этой перемены.[106]

Во-вторых, конфискация и разрушение коммерции в больших размерах на завоёванной территории отразились бы разрушительно и на завоевателе, так как он потерял бы рынки для своей промышленности. Если бы победитель решил развивать и обогащать свои составные части, то они стали бы его мощными конкурентами, и ему не стоило бы предпринимать войну, чтобы добиться лишь этого результата.

Германия, по мысли Энджела, тоже пришла бы к убеждению, что единственный способ управлять колониями – это относиться к ним, как к независимым, чужим территориям: «воздержаться от попыток как бы то ни было проявлять свою власть»[107].

В то же время Энджел оправдывает наличие у Великобритании огромной колониальной империи, объясняя, что «Англия занята полезным для всего мира делом введения порядка в Индии»[108], и вовсе не владеет этой территорией, не извлекает из неё прибыль: «Английское применение силы во всех отношениях приближается к роли полиции…»[109]. Поэтому Энджел видит своей целью убедить Европу и, в частности, германское общественное мнение, что Германия не получила бы выгод, заместив Англию в Индии, тем более, что «в конечном результате административная работа Европы на Ближнем и Дальнем Востоке сводится к тому, чтобы создать государства, которые бы в конце концов управлялись сами»[110].

Признавая необходимость применения оружия для установления порядка, Энджел пишет, что Англии нет надобности поддерживать порядок в Германии, или Германии во Франции, и война между ними, следовательно, «является анахронизмом»[111].

Блиох, рассматривая Германию как главного возмутителя спокойствия в Европе, отмечал, что Германии при помощи завоеваний в Европе не удастся решить проблему чрезмерного прироста населения. Присоединение славянских областей было бы вредным для её интересов[112], кроме того, основные потоки эмиграции из Германии и даже из Царства Польского направлялись в то время в США и Бразилию[113], самые выгодные в экономическом плане страны.

Таким образом, основной вывод экономистов заключался в том, что присоединение территории не приведёт к могуществу государств и увеличению благосостояния населения, а следовательно, не может послужить поводом к войне.

4) Возможности мирного решения

«Вооружённый мир», согласно Блиоху и Энджелу, не смог бы длиться долго, так как вызвал бы медленное разорение вследствие расходов на приготовления к войне или быстрое истощение в ходе самой войны.[114] Оба экономиста, не предвидя в будущем конфликтов, отрицали, однако, возможность одновременного сокращения вооружений. Блиох писал, что вслед за разоружением произошло бы резкое понижение норм заработной платы из-за увеличения предложения рабочей силы, негативно отразившееся на беднейших классах.[115] Энджел приводит объяснения иного рода: каждая из двух стран, имеющих между собой противоречия, не поверила бы, что другая навсегда примирилась с положением. с которым сама бы она никогда не согласилась.[116] Одностороннее сокращение вооружений даже невозможно было себе представить, так как сразу вызвало бы войну со стороны того, кто решился бы воспользоваться слабостью противника.[117]

В связи с этим экономисты предлагали следующие способы мирного решения. Блиох советовал учредить международный третейский суд (по примеру созданных в 1890 г. между США, Гондурасом, Боливией, Гаити, Эквадором, Бразилией[118] и в 1897 г. между США и Англией[119]), который послужил бы первым шагом к отмене безвыходного положения, представленного системой «вооружённого мира». Настоящее время (т.е. 1898 г.) казалось для экономиста самым удобным моментом для организации подобного суда, поскольку прошли уже 20 лет со дня окончания последней большой войны в Европе, и установилось определённое равновесие в вооружениях. Вместе с тем все государства были убеждены, что при успехах современной науки на имеющееся оружие следует смотреть как на временное.[120]

Блиох попытался даже смоделировать заседание третейского суда, на котором были бы ликвидированы все очаги конфликтов. «Французам хорошо живётся и без Эльзаса», – думал Блиох[121] и оставил Эльзас и Лотарингию в составе Германии.[122]

Та опека, которую англичане устроили над Египтом, точно так же могла бы быть установлена по решению международного суда над оставшимися под властью султана европейскими областями, с тем лишь различием, что опека принадлежала бы не одной европейской державе, а всем им вместе.[123] Затем для окончательного решения восточного вопроса Блиох предложил образовать Балканскую федерацию, в состав которой входили бы все христианские государства полуострова. Возможно было создать из Константинополя с окрестностями вольный город или даже независимое государство.[124] Инициатива в деле учреждения третейского суда должна была исходить, по мнению Блиоха, от России и Германии.[125]

К 1909 г., когда вышло «Великое заблуждение…» Энджела, противоречия между Тройственным союзом и Антантой чрезвычайно обострились, а прошедшие в 1899 и 1907 г. мирные Гаагские конференции не сумели воздействовать на общий ход событий. По Энджелу, единственным средством избежать войны была активная пропаганда, направленная на перемену в «политической философии»[126] всех европейских стран. Энджел советовал наладить такое сотрудничество между партиями, руководимыми идеей мира, которое гарантировало бы «добросовестные отношения каждой из них к работе, стремлениям и мнениям другой»[127]. Это означало, что противники роста вооружений в Великобритании должны быть постоянно в курсе подобного же движения в Германии, с целью выработки методов для одновременного отказа от поддержки политики вооружений, для практического управления, при котором гарантировалось бы равное положение двух стран: «Если бы создалась в Англии лига противников войны, то основной чертой…. новой организации должно… быть то, чтобы одновременно с зачислением нового члена этой лиги, в соответствующей германской лиге тоже бы зачислялся новый член. Тот же принцип мог бы применяться к парламентским партиям: член германского Рейхстага выступал бы против роста германских вооружений под тем условием, чтобы с подобным же предложением выступил член английской Палаты Общин. Тот же принцип можно было бы распространить на духовенство, на профессоров университета, студентов, тред-юнионы»[128].

Так представлялась экономистам возможность мирного решения конфликтной ситуации к. XIX – н. ХХ вв.

* * *

На первый взгляд, логика экономистов кажется безупречной, особенно для неподготовленного читателя, простого обывателя. Однако при серьёзном анализе их аргументы не выдерживают критики. Указывая на то, что в современной Европе всего лишь 1% населения занят непосредственно в военном комплексе, экономисты не учли, что с переходом в 1872 г. Франции, а затем и других государств, к всеобщей воинской повинности, количество граждан, прошедших армейскую школу и способных воевать, увеличилось многократно.

Сравнивая варварские государства с так называемыми цивилизованными, экономисты не обратили внимания на то, что для организации эффективного, конкурентоспособного производства необходимы финансы, сырьё, рабочая сила, оптимальные размеры территории и населения, рынки сбыта, проблемы, которые и цивилизованные государства могут решать при помощи войны. В этом отношении считать Англию страной «пацифистской» представляется неправомерным.

При обладании европейскими странами громадными вооружениями было более, чем наивно предполагать возможность мирного урегулирования противоречий, накопившихся к 1914 г. Обилие оружия не остановило войну, а привело к её затягиванию (Первая Мировая война длилась четыре года и четыре месяца). Разоблачения губительных последствий войны, приводимые одним-двумя экономистами, не могли в полной мере повлиять на общественное мнение, а следовательно, предотвратить будущую войну.

Экономисты переоценили интернационализацию связей в к. XIX – н. ХХ вв. Экономическая зависимость не была настолько велика, чтобы препятствовать войне. Народно-хозяйственные комплексы в основном ограничивались ещё рамками отдельных государств.

Доказывая, что процветание нации не зависит от её политического могущества, экономисты, выбрали, как кажется, не всегда удачные примеры. Торговля на душу населения не всегда является показателем благосостояния страны и высокого жизненного уровня её населения. Повышенная рента в Швейцарии, Бельгии, Голландии легко объясняется возможностью сохранения ими нейтралитета в случае войны, т.е. наименьшей опасностью обесценивания бумаг.

В отношении невыгодности территориальных присоединений экономисты также оказались неправы. Та же Великобритания вывозила баснословные богатства из «жемчужины» её короны – Индии (как бы ни объяснял Энджел английское там присутствие). Кроме того, доход с территории никогда полностью не используется только на её потребности, иначе бы он не имел смысла. Часть его идёт на образование, содержание армии, на социальные нужды, что в конечном итоге укрепляет могущество данного государства и является выгодным.

План мирного разрешения противоречий, предлагавшийся экономистами, вряд ли был возможен. Блиох, например, явно исходил только из интересов России, не учитывал, скажем, настроений во Франции, Германии и Австро-Венгрии. В отношении предложения Энджела о создании Лиги Мира можно сказать только то, что оно не было невыполнимым. Если экономист рассчитывал на многочисленность подобной организации, так как только при этом условии она действительно приобрела бы определённый вес, то контролировать вступление в неё каждого члена одновременно в нескольких странах было бы просто нереально.

Военные в своих трудах, говоря о войне как о постоянном факте человеческой истории, как о некоем данном, даже не пытались обосновать причины её происхождения, например, экономические. В результате, однако, они оказались правы: все страны готовились к войне, и она разразилась.


Споры о характере будущей войны

    Отличие будущих войн.

Военные и экономисты к. XIX - н. XX вв. предсказывали, что будущая война безусловно примет совершенно иной вид, чем это представляется всем пишущим о ней[129]: она будет сопровождаться рядом новых явлений, не поддающихся каким-либо расчетам, и приведет к последствиям, которым не было примера в истории[130]. И хотя, по мнению историков, только сама война покажет все, на что она способна, они пытаются заранее указать и осмыслить ее отличия от войн прошлого.

Согласно Фалькенгаузену, современная политическая обстановка повлечет за собой военный конфликт, вероятно, в нескольких государствах одновременно[131]. Державы так тесто связаны между собой договорами, что «искра, вспыхнувшая в одном месте, неминуемо должна разгореться пожаром по всему материку»[132]. Экономист Блиох приводит в своем труде фрагмент из немецкой брошюры 1891 г. «Auf der schwelle des Krieges», прогнозирующей поистине мировой масштаб будущей войны, которая «распространится от Камчатки до Португалии, и от Ютландии до Индии»[133]. Таким образом, первой отличительной особенностью будущей войны явится ее глобальный характер.

Большинство теоретиков отмечало участие огромных массовых армий в предстоящей войне[134],  каковая виделась им в виде «борьбы миллионов»[135] или «столкновения вооруженных народов»[136]. По словам Блиоха, размеры тех сил, которые будут пущены в действие, напомнят современникам «сказания греков и римлян о несметных полчищах варваров, некогда устремившихся на Европу», однако орды эти уже не будут хаотическими[137]. Военные, правда, усматривали во введении всеобщей воинской повинности и отрицательные черты. Так, чтобы иметь возможность мобилизовать современные громадные армии, не возлагая на страну непосильного финансового бремени, приходится сокращать сроки службы в мирное время, сказывающееся на качестве обучения и ухудшающее подготовку войск, не исключая даже и перволинейных[138]. Итак, вторым отличительным признаком станет использование с обеих сторон миллионных армий.

Большое влияние на ведение войны, по мнению военных и экономистов, окажут технические  усовершенствования на суше, в воде и воздухе: железные дороги, автомобили, мотоциклетки, подводные лодки, самодвижущиеся мины, дирижабли, авиация, воздушные шары, телеграф, фотография и т.д.[139]. Превосходство в силах в воздухе, считает Ремингтон, сделалось обязательным для государства, желающего господствовать на море, и «нет ничего невероятного в том, что в ближайшем будущем вопрос о командовании в... водах будет решаться не на них, а над ними»[140].

Значение, придававшееся технике в сражениях будущего, привело к тому, что некоторые, как, например, Блиох, допускали даже, что человек не в силах будет ею управлять, поскольку «открытия и изобретения так быстро следуют одно за другим, что судно, вчера еще считавшееся мореходным и боевым, сегодня, вновь возникшими требованиями тактики, являющейся результатом новой системы вооружения, рассматривается уже как какой-то исторический памятник»[141]. Военные возражали, указывая на прямую зависимость между новыми типами вооружений и правилами и формами ведения войны. «Военное искусство, -  говорил Симанский, - это какой-то хамелеон, изменяющий свои цвета, это в высшей степени гибкая и ... какая-то общая формула, посредством которой  получается бесконечная масса решений, соответствующих разнообразной обстановке»[142]. Технические усовершенствования становятся, таким образом, следующей  отличительной чертой будущей войны.

Среди экономистов и военных установился взгляд, что будущая война будет беспощадной и государства вряд ли пожелают связывать себя какими-либо обязательствами[143]. Если раньше, вспоминает Фон-дер-Гольц, было не принято бомбардировать незащищенный город, то теперь все можно[144]. Фош даже не старается оправдать насилие и четко утверждает: «Новая эра, да, эра борьбы народов, сопровождаемая деяниями жестокими и трагическими»[145].

И последнее отличие будущей войны от прошлых можно определить как «нивелировка» армий[146]. По свидетельству Шлиффена, после нескольких десятков лет германо-французского соревнования развитие техники привело к тому, что «почти все армии не только Европы, но и Дальнего Востока, и Запада владеют довольно равноценным оружием»[147].

    Факторы победы и готовность стран к будущей войне

К к. XIX - н XX вв. с установлением приблизительного равновесия в вооруженных силах обоих блоков, как экономисты, так и военные все более приходили к выводу, что конечный исход будущей войны зависит не только от победы оружия, но и от общих причин, обуславливающих жизнедеятельность  государственных организмов, от их способности выдерживать продолжительную борьбу без внутренних осложнений и содержать одновременно сильную и могущественную армию[148]. В этой связи возник вопрос, какая из великих европейских держав  в большей степени отвечает подобным требованиям.

Фон-дер-Гольц полагал, что наиболее неустойчивы страны с многочисленным и зажиточным средним сословием, с широко развитой промышленностью и торговлей, поскольку вред, наносимый войной, в них всегда очень чувствителен. Государства, где существуют только одна господствующая аристократия и низший класс, а среднего или вовсе нет, или он не имеет значения, пострадают меньше: аристократия «найдет  средства избежать непосредственного давления неприятеля»[149], крестьянство же вообще лишено возможности выразить свое недовольство войной. Следовательно, продолжительная война угрожает первому типу государств в большей мере, чем второму[150].

Блиох прямо говорит, что Россия – это единственная страна, которой война не опасна, объясняя это громадностью ее пространств, свойствами почвы, климата и еще – социальным бытом населения[151]. Как государство по преимуществу  аграрное, с менее сложным экономическим и общественным организмом, «производящее в изобилии людей, лошадей, хлеба, имея.... промышленные и торговые центры, привыкшее в течение целого века к обращению бумажных денег»[152], Россия в состоянии вести войну несколько лет. Между тем западные государства, хотя и стоящие на высшей ступени культуры, с большим развитием промышленности и торговли, но с недостатком хлеба для пропитания своего населения, не смогут, по мнению Блиоха, выдержать продолжительного конфликта, не подвергаясь разорению[153] (с фон-дер-Гольцем и Блиохом соглашается также Михневич[154]).

Тому факту, что 9/10 русской армии составляло крестьянство, придавалось огромное значение[155]. Земледелец, как считали, наиболее вынослив в отношении климатических  перемен и условий лагерной жизни. Он скорее может ориентироваться в поле, нежели городской житель. Немецкая газета «Militar Zeitung» поэтому призывала свое население «сделаться деревенским (sich verbauern), т.е. крестьянин должен сильнее привязаться к своему земельному участку, а фабричный пусть бы сделался владельцем хотя малого куска земли, хоть огорода или сада, работа на которых обеспечит ему здоровье тела и духа»[156].

П. Симанский находил еще одну особенность, в которой заключалась необыкновенная сила русской армии (вспомнив свои слова в 1917 г., он, наверное, ужаснулся бы - Л.С.) - присущее ей глубокое верноподданническое чувство[157]. С этой целью он цитировал одного из военных теоретиков («Научное исследование по тактике», стр. 395): «Нам, русским, обожание Самодержца доставляло всегда величайшее преимущество над другими народами. Все колебания и разноречия во взглядах пропадали в народе, раз состоялось повеление царя. Это единомыслие с Помазанником Божьим дает нам несокрушимую силу....»[158].

Михневич и Блиох сходились в том, что с закрытием экспорта хлеба (из-за перерыва морских сообщений в начале войны), Россия оказалась бы в еще более выгодном положении по сравнению с другими державами[159] (возможно, за исключением США и Австро-Венгрии[160]), поскольку обладала бы излишком зерна, который, по подсчету Блиоха, составил 21.6% или 242 млн. пудов  ежегодно.[161] Однако прекращение экспорта хлеба имело для Блиоха и свой недостаток - сокращение доходов населения, что при относительно малой наличности в России свободных средств значительно повлияло бы на уровень жизни и могло привести к серьезным потрясениям.[162]

То, что было преимуществом России, становилось одновременно негативной чертой всех западноевропейских государств. Наиболее же уязвимым их местом военные и экономисты признавали продовольственный вопрос, который решался, в основном, за счет заграничного привоза. Любая остановка хлебной торговли болезненно отражалась на населении, живущем торговлей и фабричным трудом, так как большие запасы питания отсутствовали. По словам Михневича, хлебная торговля имела полный оборот, «на каждый месяц приходился урожай в какой-нибудь части земного шара, и запасы...в Англии...никогда не превышали  месячной пропорции»[163]. С началом войны ввоз продуктов в Европу значительно бы уменьшился или даже вообще прекратился, и целым нациям грозило обособление от сообщений с остальным миром вследствие провозглашавшихся жестоких принципов ведения будущей морской  войны[164]. Поэтому обладание обеспеченными морскими путями становилось одним из главных факторов победы в войне.

Приостановка английского торгового мореплавания, несмотря на наличие сильнейшего флота, должна, по мнению Блиоха, учитываться английским правительством, так как блокировать немецкий флот непосредственно у берегов  Германии, при  современной системе защиты портов, представлялось экономисту невозможным[165], и в результате германскиe подводные лодки «смогут беспрепятственно наводить на Англию «морской террор»[166], поскольку британские корабли не в состоянии будут обеспечить безопасность коммерческих судов на всех морях света.

Для Франции и Италии опасность была бы ничуть не меньшей. Так, во Франции  в 1893 г. из всего привоза 70.7% товаров и сырья доставлялись морем[167]. В Италии же не только подвоз продуктов, но и внутренняя торговля осуществлялись морским путем[168].

В Германии также тяжело сказались бы последствия прекращения ввоза из России, Великобритании и Америки, ощущался бы недостаток хлеба, мяса и других основных продовольственных продуктов. Кроме того, над Германией довлела угроза блокады со стороны флота Великобритании, что вынудило бы ее  ориентироваться исключительно на ресурсы своих союзников[169]. В то же время Германия обладала сильной сухопутной армией, лучшей в Европе,[170] превосходила противника в тяжелой артиллерии, имела самую густую железнодорожную сеть[171].

Единственным достоинством западноевропейских государств оказалось то, что огромные капиталы, составлявшиеся из народных сбережений, высокое развитие техники, сила общественной самодеятельности и частная предприимчивость способствовали бы там быстрому излечению ран, нанесенных войной. В земледельческих странах  процесс восстановления растянулся бы на неопределенное время[172]. И в отношении удовлетворения денежной потребности на ведение войны преимущество было бы “на стороне государств тимократического типа, с обширной торговлей”[173].

Из всего вышесказанного следует, что Россия, по прогнозам экономистов и военных, оказалась бы в будущей войне наиболее устойчивой и с точки зрения особенностей ее народного хозяйства, и с точки зрения выносливости армии. Такие страны, как Англия, Германия, Франция не выдержали бы продолжительной войны.

    Продолжительность войны и проблема генерального сражения

Очевидная неспособность большинства западноевропейских государств выстоять в условиях длительной войны заставляла их разрабатывать такой план компании, при котором возможно было бы в короткие сроки при полном напряжении сил добиться максимальных успехов. Так как, чем короче была бы война, тем меньший ущерб экономике она бы нанесла. Еще лучше было разбить противника в одном генеральном сражении. Рассмотрим, как отразилось это представление в трудах военных и экономистов конца XIX – начала XX вв.

Шлиффен писал, что длительные войны «невозможны в эпоху, когда  все существование нации зависит от непрерывного развития торговли и пр






© 2005-2019 Интернет-каталог товаров и услуг StroyIP.ru

Екатеринбург
Первомайская, 104
Индекс: 620049

Ваши замечания и предложения направляйте на почту
stroyip@stroyip.ru
Телефон: +7 (343) 383-45-72
Факс: +7 (343) 383-45-72

Информация о проекте
Размещение рекламы