Продленный апокалипсис

Роман Богословский об «эпохе постофиса»

Главным центром притяжения в индустриальную эпоху были заводы и фабрики. Станки и машины формировали жизнь вокруг себя, как костер в центре хоровода. Промышленный бог благословил дружбу между человеком и машиной.

Станок так сильно полюбил человека, что позволял ему прятать в своем чреве початые бутылки со спиртным. И человек ласково говорил со своим станком, поглаживал его, расстраивался, если машина ломалась. Техника не отпускала людей и после работы, всецело главенствуя в разговорах трудящихся, в их жестах и мимике. Это была крепкая любовная связь, не прерывавшаяся даже хмельными ночами, которые сливались для рабочего в один длинный урбанистический сон. Это был ежедневный токарно-слесарный танец под благозвучный индустриальный аккомпанемент.

Затем индустрия как таковая сменилась индустрией знаний. Погоня за инновациями вытесняла душевную связь рабочего со станком. Машины быстро преображались, превращаясь в технологичных принцев и принцесс — и им потребовались новые женихи и невесты, аристократы, поклоняющиеся богу услуг.

Ускорение, возведенное в культ, постепенно девальвировало личность машины (во чреве которой уже нельзя было спрятать бутылку водки, там не нашлось для этого места), как и личность рабочего. Креативные теории сформировали мощные технократические корпорации, и научно-технический специалист заколотил крышку гроба, похоронив рабочего.

Тогда весь основной функционал и центр притяжения сместился в офис. Это постиндустриальное сердце оказалось столь мощным мотором, что заставило вращаться вокруг себя все мыслимые культурные потоки: СМИ, кино, литература, музыка.

Менеджер в короткие сроки превратился в Менеджера Победившего, в администратора пространства-времени, в цель и средство, в машину потребностей, формирующую потребность на потребность — и так до бесконечности. Церковь менеджера — офис. Алтарь — сейф. Коллективная молитва — ежеутренние совещания.

Казалось: вот ядро сущего, от него и танцуем. Просто порождай бесконечное количество креативных теорий — иерархи-демиурги (председатели совета директоров) будут довольны. Ты получишь премию. И новый галстук. И новый кожаный портфель. Но никто и не заметил, как карточный домик сам обрушил все свои несущие стены и козыри.

Немного несвоевременным оказалось выражение «офисный планктон». Планктон с греческого — «блуждающие». И это в полной мере относится к эпохе постофисной.

Блуждающие занимаются бизнесом, но уже не в офисе, офис растерял почитателей культа. Каждый из них директор, а бизнесов на одного приходится по пять, а то и по семь. Коворкинг и система «некафе», бессодержательный эгореализм — места обитания и признаки постофисного планктона.

Сейчас он делает бизнес или смотрит вполглаза концерт какой-нибудь кавер-группы? Он пьет чай или разрабатывает стратегию, планирует тактику? Почему человек, у которого семь бизнесов, ездит на автобусе? Причудливый ансамбль, кочевой образ жизни и бизнеса, тот самый номадизм, о котором мечтал банкир, пианист и философ Жак Аттали:

«Можно предположить, что в конце такой культурной мутации и сам человек превратится в кочевой предмет. Со вставленными в него искусственными органами он станет и сам искусственным существом, которое можно будет купить или продать, как любой другой предмет или товар».

Собственно, да. Время пришло — и кочующее-блуждающий номад занял место перед планшетом и ноутбуком, сделав бороду проводником, антенной. Кто из них «предмет», кто «бизнес», кто «планшет», кто «товар» — это теперь совершенно не важно.

Можно облокотиться на улице о стену, глядя в «ноутбук» и делая «бизнес». А можно лечь на диван в «некафе», глядя в «бизнес», а делая «ноутбук». Можно открывать девятый по счету «бизнес», при этом ставить сочетания «Очередной удар по Донецку» и «World of Tanks» в один смысловой и понятийный ряд (зачастую в ироничном ключе).

Постофисный дрейф от понятия к понятию, от телефона к планшету, от кавер-группы к очередному «бизнесу», от «я-фотограф» и «я-журналист» к «я-причесался» и «я-помылся», захватывает все большие пространства, размывая и распыляя всякое вмешательство в себя со стороны любой здоровой подозрительности. Оно тут же расценивается как не просто некомпетентное, а как отсутствующее, ничего не обозначающее пустозвучие, мычание или чавканье.

Главный вопрос темы: бизнес — это работа или отдых? И ответ на него обескураживает — это не то и не другое, это тотальный коворкинг. Это лишь хруст бесплатных печений, стук по клавишам и задумчивое поглаживание бороды в качестве «подстройки состояния».

Мы можем спросить: и что со всем этим делать? Это хорошо или плохо? (какие, однако, устаревшие категории!) И здесь окончательного ответа быть не может. А вынужденный ответ таков — что-то было и умерло, но что-то ведь осталось, раз мы дышим и ходим?

Осталось рассеянное блуждание, пути дороги которого пересекаются, сплетаются, скользят словно клубок змей. А центра нет, как и опоры. И не предвидется.