«Сто лет революций в России: полуграмотность хуже невежества»

На 1 десятину дворянской земли приходилось 8 крестьянских десятин

В год столетия революционных событий мы продолжаем цикл статей на эту тему. Сегодня слово предоставляется доктору исторических наук Сергею Волкову. Эксперт дает свою оценку привычным, широко растиражированным общим схемам, объясняющим причины Февраля и Октября 1917 года.

Абстракция высокой степени, когда ничего, кроме схем и терминов не остается, может исказить реальную картину до противоположности. Я это к чему: надо все-таки смотреть, что там конкретно было, а не руководствоваться стереотипами и умозрительными схемами, которыми привыкли мыслить, но в которые жизнь не укладывается, потому что они либо вовсе неверны, либо слишком абстрактны.

Так, например, вся цена великого и ужасного «аграрного вопроса» в России, порожденного, якобы, сохранением крупного землевладения, – всего-то 15% прибавки, полученной крестьянами после его «решения». В царской России на 1 десятину дворянской земли приходилось 8 крестьянских десятин; а вот в той же Англии, где вообще вся земля принадлежала помещикам, причем крупнейшим, «аграрного вопроса»… не было. Скажу больше: в Англии уже давно не было того, что у нас называлось «крестьянством».

Вообще априорные представления о характере учреждений, группировок, партий, движений и т.п. порождают немало сюрпризов при обращении к их реальному составу. То в «буржуазных» не обнаруживается буржуазии, то в «пролетарских» недостает пролетариев, то «сословное представительство» оказывается представительством на самом деле одного сословия и т.д. Что, в свою очередь порождает самые нелепые представления о мотивах тех или иных решений.

Для иллюстрации возьмем известный, но ложный тезис: Белое руководство не признавало революционного передела земли якобы из-за боязни «оттолкнуть» помещиков. Меня это утверждение забавляет, потому что помещиков в Белом движении насчитывалось едва 0,1%. Реальная причина заключалась в том, что руководство белых не считало возможным нарушать базовые принципы права собственности.

Кроме того, огрубление часто приводит к тому, что некоторый постулат становится «общим местом» и предполагает перенесение некоторых реалий на период, когда они уже не прослеживаются. Привычны, например, рассуждения о «сословности» в предреволюционной России между тем, как она уже полвека не существовала. Значение имели служебное положение, образовательный и имущественный ценз, но не сословная принадлежность как таковая, оставшаяся после 1874 г. лишь «почетным отличием» и не дававшая никаких существенных преимуществ. Если взять двух представителей одного занятия или выпускников учебного заведения одного уровня, один по анкете «из дворян», а другой «из мещан» или «из крестьян», то невозможно придумать ничего такого, что мог бы один, но не мог другой.

Или вот словосочетание «Английская буржуазная революция» порождает представление, что восставший против короля парламент - это «буржуазия», нл как она-то была как раз совершенно лояльна и поглощена своим бизнесом. Вызов исходил не от нее, а от землевладельческой элиты, органом которой и был парламент. Посмотрите список его руководителей и активных членов и вы увидите, что это просто перечень самых видных сельских семей, да и в любом случае всех горожан там никогда не было более 10%). На самом деле движение было ни в коем случае не «антифеодальным», а антиабсолютистским.

Наконец, стремление огрубить провоцирует приводить пример не самый типичный (это еще надо разбираться и доказывать, насколько он типичен), а самый известный или яркий, который обычно как раз является исключением. Ну и вообще оно предполагает стремление к эффектной фразе, которая чаще всего находится с фактами в весьма отдаленной связи, но воспринимается и запоминается гораздо лучше скучных цифр.

Полагаю даже, что если нет возможности донести адекватное представление о предмете без чреватого искажением смысла радикального «огрубления», лучше вообще о нем не говорить. По тем же соображениям, по каким во многих случаях полуграмотность хуже, чем полное невежество.