Националисты и глобалисты

Голландские выборы стали первым светлым пятном за последнее время; ведь многие в Европе и США глубоко встревожены перспективой прихода к власти в различных странах – на волне недовольства глобализацией – партий белых, «иудео-христианских» националистов. Премьер-министр Нидерландов Марк Рютте победил кандидата-антиисламиста Герта Вилдерса, призывающего закрыть голландские границы, запретить мечети и Коран.

Стандартным описанием этих политических сил, начиная с партии «Фидес» Виктора Орбана в Венгрии и заканчивая Национальным фронтом Марин Ле Пен во Франции и сторонниками Дональда Трампа в США, является термин «популисты». Популизм – это политика народа, которая противопоставляется политике элит. Но, по крайней мере, в США идеология Трампа (имеющая мало общего с традиционным республиканским консерватизмом) проводит линию водораздела не между многими и немногими, а между националистами и глобалистами.

В первом выпуске American Affairs, нового консервативного журнала, посвящённого изучению «подлинного содержания нашей коллективной гражданственности», профессор Джорджтаунского университета Джошуа Митчелл пишет, что «несколько поколений консерваторов считали своим внутренним врагом прогрессистов. Теперь они воображают, что перед ними новая проблема – популизм».
Но как утверждает Митчелл, в реальности мы имеем дело не с массовым  движением народа, а с «бунтом во имя национального суверенитета». Бунтом во имя единой страны и граждан, которые связаны друг с другом, со своими «посёлками, городами, штатами и страной». Митчелл говорит об их приземлённом национализме, опирающемся на изобилие добровольных союзов, которые ещё Алексис де Токвилль называл американским антидотом абстрактному рациональному универсализму французской и американской революций.

Ключевой момент здесь – взаимосвязь между границами, культурами и отношениями. Если поддерживать суверенитет на национальном, а не глобальном уровне, тогда можно защищать границы, формировать и сохранять своё локальное общество. Если же эти границы исчезают, тогда людей начинают связывать друг с другом не локальные сообщества, не общая культура, а одна только идентичность. Тем самым, утверждает Митчелл, глобализм и политика идентичности начинают идти рука об руку, причём оба явления оторваны от идентичности отечества.

Клеймо безродного глобалиста – это всегда опасно, и об это очень хорошо знает еврейский народ. «Безродный космополит» – таким было главное антисемитское обвинение в СССР; этот термин использовался для обозначения еврейских интеллектуалов. Владимиру Путину он сегодня вполне бы пригодился, ведь Путин возрождает русский национализм на фундаменте Русской православной церкви, Матушки России и пейзанской культуры славян.

Но вернёмся в США: многие сторонники Трампа тоже жёстко критикуют глобалистов, считая, что те относятся к ним с насмешливым презрением. Их возмущает убеждённость левых в своей моральной правоте, даже в праведности, как они это воспринимают. Сэм Альтман, гендиректор престижного инкубатора стартапов в Силиконовой долине, после президентских выборов провёл несколько месяцев, путешествуя по США и разговаривая с избирателями Трампа. Как только разговор заходил о реакции левых на победу Трампа, многие из его собеседников начинали заявлять, что «левые – ещё более нетерпимы, чем правые». Альтман отмечает, что это мнение «очень распространено и высказывается с реальной злостью, хотя в остальном все беседы были очень дружелюбными».

Он приводит такую цитату: «Перестаньте называть нас расистами. Перестаньте называть нас идиотами. Мы не такие. Прислушайтесь к нам, когда мы пытаемся вам объяснить, почему мы не такие. И прекратите над нами издеваться». Сочетание высокомерия и насмешки, которую они чувствуют по отношению к себе, превращает их раздражение в гнев и в мечты о мести.

У нынешних советников в Белом доме схожая реакция. В новой статье о Келлиэнн Конуэй, менеджере избирательного штаба Трампа, перешедшей на работу в Белый дом, подчёркивается, что она совсем не «забыла, как с ней ещё недавно обращались люди, считавшие её поражение неизбежным. Это была не откровенная грубость или презрение, это было намного хуже. Это была приторная жалость – елейная, снисходительная ласковость людей, которые уверены, что они лучше тебя».

Одна из главных задач высшего образования – научить сомневаться в своих эмоциях и управлять ими. Первокурсники юридических школ в США учатся, как подавлять свои природные инстинкты справедливости (дефектный автомобиль стал причиной аварии, в ней серьёзно пострадал ребёнок, автопроизводитель, конечно же, должен за это заплатить) и заменять их тщательно аргументированным анализом плюсов и минусов решения для общества в целом. Такая подготовка зачастую означает, что высокообразованные «элиты», которые, кстати, социализируются в основном только между собой, забывают или умышленно игнорируют роль эмоций в политике – не считая, конечно, производства политконсультантами бесконечного потока легковесной политической рекламы, «создающей хорошее настроение».

Однако ощущения, что ты оторван и презираем, – это сильные эмоции, и они достаточно сильны, чтобы человек начал искажать факты согласно некой тёмной, альтернативной реальности. Критически важно видеть здесь больше, чем простую историю про популизм и борьбу масс с элитами. Риторика приземлённого, объединяющего национализма в сравнении с лицемерной риторикой не имеющего корней глобализма становится мотором, обеспечивающим стабильную поддержку даже со стороны многих хорошо образованных людей.
Правильным реакцией здесь должен стать не отказ в праве на существование или в легитимности желания стоять на своей земле в эпоху турбулентных перемен, в любви к своей стране и культуре, и уж тем более не взгляд сверху вниз на менее образованных. Правильный ответ – начать создавать новую риторику патриотизма, культуры, взаимосвязей и инклюзивности. В марте проиграл Вилдерс, а в мае может проиграть Ле Пен, но они и их сторонники никуда не денутся.