«Предыдущая экономическая парадигма себя исчерпала»

НИКОЛАЙ КАЩЕЕВ



Николай Кащеев, директор по исследованиям и аналитике Промсвязьбанка, полагает, что сейчас в РФ сложились весьма благоприятные условия, чтобы стране, компаниям, банкам заняться выстраиванием стратегий развития. Потому что нет угрозы резкой девальвации рубля и очередного провала, как в 2014 году. А значит, есть время и силы, чтобы подумать об экономическом росте.

— Министерство экономического развития подготовило прогноз развития страны до 2020 и 2035 годов. В качестве ориентиров в документе останется повышение экономического роста с -0,2% в 2016 году до 1,5-3,1% в 2018-2020 годах, инфляция на уровне не более 4% в год и ослабление курса национальной валюты с текущих 56 руб./$ до 72-73 руб./$ к 2020 году. А какой сценарий развития экономики вы рассматриваете в своих прогнозах? И на какие еще факторы помимо трех вышеуказанных стоит обратить внимание?

— Это не факторы, а прогнозы и направление движения. Главное — это ответ на вопрос "Как?". 2020 год — это то время, когда качественные вопросы становятся самыми главными и один из них — "Что мы будем делать?". Очевидно, что наши монетарные власти стремятся к достижению скромного роста и удержанию достигнутых значений. Более амбициозных планов пока нет. Нет жесткого указания значительным образом менять структуру экономики, у нас есть декларация игры неких макроэкономических факторов, но, очевидно, инерционных, направленных на поддержание определенного статус-кво.

— То есть 1,5-3% — это недостаточно?

— Развивающаяся экономика должна расти практически в два раза быстрее запланированного — как минимум на 5%. При этом необходимо учитывать, что резервный фонд не является неисчерпаемым, к тому же у нас есть определенные амбиции, связанные с развитием Арктики, другие затратные проекты. И в то же время есть серьезные проблемы, связанные с пенсионным обеспечением. Это, кстати, общемировая проблема. У нас снижается жизненный уровень населения.

— Какие прогнозы в своей деятельности рассматриваете вы?

— В своих планах мы учитываем достаточно консервативные прогнозы, но не более чем на ближайшие два года. По нашим ожиданиям, вряд ли что-то кардинально изменится в экономике до тех пор, пока страна не выберет основательный путь развития. Совершенно очевидно, что предыдущая экономическая парадигма себя исчерпала. И дальше мы можем пребывать в стагнации — я называю это аргентинским вариантом. Это многолетние метания между цифрами -5% и +5% роста ВВП. Этот вариант не вызывает особого энтузиазма, поскольку это не тренд, а горизонтальное движение, направленное на поддержание статус-кво. Худший вариант — это венесуэльский: деградация экономики по причине массы ошибочных системных решений. Мы сейчас находимся в тревожной поворотной точке, когда нам, возможно, придется столкнуться с двумя такими перспективами. Цифры, которые озвучивает Минэкономразвития, ближе к аргентинскому варианту. Печатание денег, насильственное привлечение инвестиций в экономику и т. д.— это те решения, которые могут нас если не двинуть по венесуэльскому пути, то вернуть в 1990-е.

— А что могло бы, на ваш взгляд, стать основной экономического роста?

— У нас проблема номер один — это то, что у нас мертвый инвестиционный процесс. И он мертвый по нескольким причинам одновременно. Наиболее фундаментальная из них — это отсутствие доверия. Поэтому серьезные и долгосрочные инвестиции воспринимаются как нечто весьма рискованное по причине постоянно меняющихся правил, конъюнктуры и т. д. Мы столкнулись с ситуацией, когда у нас есть рыночная экономика, прошло первоначальное накопление капитала, но при этом мы попали в очень длительную стагнацию. Нам нужен взрыв инвестиционных процессов, потому что в основе нашей структурной проблемы лежит то, что экономика работает на полных оборотах, но не движется вперед. Нет роста производительности труда, нет серьезной модернизации производств в массовом порядке, проблемы с человеческим капиталом и т. д. Мы достигли максимума возможного при той ситуации, которая у нас была (потребление нефтяной ренты.— "Ъ"). Сейчас необходим новый максимум.

— Видите ли вы все же какие-то признаки изменения структуры экономики, которые можно выделить и отметить?

— Естественно, изменения идут. Появляются новые предприятия, технологические стартапы в рамках импортозамещения. Но, как известно, инновации требуют диверсификации, разнообразия. А у нас сейчас тренд на унификацию общества, концентрацию вокруг нескольких предприятий, вокруг нескольких идей.

Можно говорить о том, что доля сырьевых доходов в бюджете упала, но и весь бюджет при этом сжался. Для того чтобы экономика стала инновационной, нужны достаточно глубокие перемены в самой системе отношений внутри экономики и в обществе. Если двигателем инноваций станет не только бюрократия, но и "творчество масс", это быстрее приведет к структурным изменениям. Кстати, Китай сталкивается с подобными проблемами при гораздо более качественной ситуации, но мы знаем, что и у них эти проблемы пока не решены. Уровень сбережений остается на прежнем, очень высоком уровне, китайцы не хотят тратить внутри страны, переходить на внутреннюю модель потребления. Но ситуация у них значительно лучше, поскольку дух предпринимательства очень силен, а правила ведения бизнеса стабильны.

— Если говорить об идеальной структуре экономики, у каких стран сейчас, с вашей точки зрения, эта структура приближена к оптимальной и на кого нам равняться?

— Структура экономики, оптимальная для трансформаций и инноваций, сейчас, например, у стран Северной Европы: скандинавских стран, Германии, Швейцарии. Еще США. Достаточно посмотреть индексы качества жизни и качества образования, и окажется, что индекс инноваций где-то рядом.

— Не слишком ли пессимистичная картина у нас получается?

— Вовсе нет. Нам не надо тратить время и силы на изобретение своей суверенной таблицы умножения. В обществе просто построена неправильная система стимулов на сегодня. Правильно сформулированный посыл — стабильность будет удержана только через развитие. И под эту идею должны быть выстроены институты. А если будут правильно выстроены институты от вертикали к горизонтали (не прямо сейчас, а эволюционным путем), то мы получим от этого значительный структурный эффект. Тогда изменится и экономика, ведь экономика — это не математические формулы, а прежде всего отношения между людьми.

— Как вы оцениваете состояние банковского сектора в 2017 году? Какие позитивные импульсы можно отметить?

— Ни один кризис не продолжается вечно. Нефть достигла дна, это позитивный фактор. Вместе с нефтью целый ряд индикаторов начинает выходить из отрицательной зоны на уровень, близкий к нулю. Центральный банк не допустил девальвации, удержал рубль, хотя ряд усилий в этом направлении еще потребуется предпринять. Рейтинг RSBI, который мы делаем совместно с "Опорой России", показал позитивные изменения настроений среди представителей малого бизнеса. ЦБ, безусловно, помог преодолеть дно кризиса. Он впервые делал репо с банками, чтобы они не растрачивали ЗВР, помог удовлетворить валютный голод. Активно рефинансировал банковскую систему, одновременно вычищая ее. Он боролся с инфляцией и был вынужден повышать ставку. Теперь стоимость фондирования снизилась и, конечно, ситуация у банков заметно улучшилась. Банки стали зарабатывать. Теперь мяч на поле наших монетарных властей, которые должны запустить механизм устойчивого роста, а не двигаться вслед за нефтью.

— Ландшафт банковской деятельности уже значительно изменился под влиянием технологий. Можно ли говорить о революции?

— У нас этот процесс сейчас активно продвигается. Но надо понимать, что это все же лишь инструменты, которые прилагаются к все тому же процессу превращения сбережений в инвестиции, а инвестиции подразумевают, что есть куда инвестировать. Для Запада с их низкими ставками снижение даже половины пункта процентной ставки за счет внедрения блокчейна — это значительная прибавка к эффективности бизнеса. У нас же совсем другие проблемы и другие масштабы. И тем не менее развитие финтеха можно только всячески приветствовать, мы также движемся в этом направлении.

— Насколько у нас вообще институты и общество готовы к смене парадигмы?

— Отдельные люди готовы, но общество в целом — нет. Общество более склонно воспринимать консервацию, чем реформацию. Но для того, чтобы что-то менять, нужно сформировать общее представление о будущем.

— А кто это представление должен сформировать?

— Элита, конечно. Плюс несколько статусных экономистов. 2017 год нам дан для того, чтобы мы могли построить свои стратегии. У нас нет необходимости бояться резкой девальвации рубля. У нас нет оснований бояться очередного провала, как в 2014 году. Мы немного приподняли голову от каменного дна, и у нас есть время для того, чтобы обдумать ситуацию и принять решение. Упустим или не упустим этот шанс — время покажет.