Три шанса России даже в худшем будущем

МИХАИЛ ДЕЛЯГИН

Труд перестал, по крайней мере, в западных странах, быть необходимым условием существования с одной стороны, с другой – он неразличимо слипся с досугом, а также призванием, творчеством и даже развлечением. Деньги теряют значение. Они заменяются технологиями. Отношения обмена в предельно монополизированном мире уходят на второй и третий план, и это ровно то, что считалось коммунизмом. От вас (обратился к молодежной аудитории) зависит не то, будет это или не будет, а то, каким это будет: первобытно-общинный коммунизм, и вы будете жить собиранием кореньев и в 25 лет ваши дети будут старожилами и аксакалами, потому что в среднем люди будут умирать в 20 лет, или это будет технологический мир, тот самый новый-дивный, о котором человечество всегда мечтало. Мир меняется стремительно, необратимо, и вам жить в условиях великих изменений в мире, который никто сейчас не может даже вообразить, хотя он уже наступил. И вам выкручивать и перекраивать этот мир под себя. Потому что если не вы, а кто-то другой его будет менять, то вам в этом мире будет жить крайне скверно.

Изменения у нас очень разнообразные и очень множественные. Прежде всего, изменения, с которыми мы сталкиваемся, будут качественными. Будут резкими, внезапными и болезненными. Потому что человечество слетело в т.н. закон сохранения рисков. Когда мы минимизируем риски отдельно взятого элемента системы, эти риски никуда не деваются, они загоняются на общий системный уровень, и разрушают систему внезапно и необратимо. Мы видим это в медицине, где излечение болезни, которые раньше были смертельными, ведут к порче генофонда, и мы от этого не уйдем, мы видим это в педагогике, где защита детей от опасностей ведет к появлению поколений, неспособных принимать решений и которые разрушают все, как было с Советским Союзом. Мы видим это в финансах, мы видим это в климате, во многих других сферах. Изменения будут внезапными, малопредсказуемыми. Не просто потому, что мир стал менее познаваем впервые лет за 300, но и потому что это новый уровень сложности мира.

Мы все с удовольствием пользуемся современными технологиями, в восторге от них. Но эти технологии имеют оборотную сторону. Человечество изменило характер своего развития. Благодаря этим технологиям всю нашу историю, все эти 10-20 тысяч лет, мы занимались изменением окружающего мира, то теперь мы занимаемся в первую очередь изменением собственного восприятия. Мы биологически, физически, психически являемся инструментами изменения окружающего мира и последние четверть века, последнее поколение мы занимаемся несвойственным себе занятием – мы меняем свое восприятие. Это главное занятие, неопределенность, о которой нельзя сказать ничего внятного. На этом фоне изменения, которые происходят с нами сейчас в связи с переходом от индустриальных технологий к информационным, описанные марксистами на примере прошлого перехода, это детский сад, который предельно понятен и предельно ясен.

Естественно, столь глубокие изменения меняют общество. Во-первых, социальная пирамида надстраивается новыми уровнями. Когда я был маленький, весели лозунги «Семья – это ячейка общества». Это было нормальным, само собой разумеющимся, все над этим смеялись, потому что как может быть иначе? Когда человек был один в зрелом возрасте один, то с ним что-то не так, и к нему надо относиться с повышенной чуткостью. Вот уже лет 15, глядя на своих друзей и знакомых, я понимаю, что ячейка сегодняшнего общества – это индивид. Не только у нас, во всем мире. Этот индивид может жить в семье, может жить как угодно, но уже не семья, а индивид ячейка общества. С другой стороны, на протяжении всей истории 17 века главным субъектом международной политики были государства. Сейчас мы видим, что все государства, может быть, почти все, кроме Китая, в мире находятся под внешним управлением, включая Соединенные штаты Америки. Потому что возник глобальный бизнес, который сильнее любого государства и крутит его как хочет. Этот бизнес не связан с теми или иными территориями, странами, он может использовать ту или иную страну как свою платформу, как США, но он абсолютно враждебен любой особости. И когда вы начинаете что-то анализировать или планировать, не учитывая наличие этого глобального бизнеса и связанного с ними глобального управляющего класса, вы оказываетесь в положении российской дипломатии. Вы оказываетесь в положении человека, которого пригласили на прием очень влиятельного человека, вы пришли, но вместо общения с хозяевами, вы общаетесь с официантами, шоферами, мажордомами – с обслуживающим персоналом.

Мы все пользуемся компьютерами. Компьютер – это формализованная логика. Как наш интерфейс взаимодействия с ним будет биологизирован до такой степени, что мы сможем взаимодействовать с ним также легко и свободно, как и друг с другом, мы будем равны по доступу к формальной логике. Это будет переворот в конкуренции. Потому что сейчас вся наша конкуренция основана на формальной логике, вся наша жизнь основана на формальной логике. Но нельзя конкурировать на основе ресурса, который равнодоступен для всех. И мы начнем конкурировать на основе творческих способностей, озарения, прямого взятия информации из информационного поля. И это полностью измени весь характер человеческого взаимодействия. Это уже осуществляется, но при этом мы не понимаем, какие озарения правильные, а какие нет. Грубо говоря, мы действительно осознали что-то важное или нам просто привиделось? Это приведет к биологизации конкуренции, потому что мы не умеем сегодня воспитывать творческие способности также, как мы воспитываем логические способности. На то, чтобы научиться воспитывать творческие способности в школе ли вузе уйдет целое поколение.

Сегодняшняя технология стимулирует особость. В реальных технологиях чтобы быть успешным, нужно соответствовать стандарту: хороший рабочий, хороший инженер, хороший управленец, хороший военный: если вы попадаете в стандарт, у вас все хорошо. Сейчас наоборот. С одной стороны, новые технологии дают возможность создавать свои стандарты, с другой стороны, для того, чтобы быть успешным, вы должны быть особенными и при этом востребованными. Если вы соответствуете имеющемуся стандарту – это три с двумя минусами. Чуть-чуть выше грани выживания. И вы никуда из этого не выскочите. Вы можете быть в международной компании, можете эффективным менеджером, кем угодно. С одной стороны больше возможностей, с другой – больше рисков.

Самое главное, что происходит сейчас, это снижение познаваемости мира. В силу того, что главный объект воздействия, наше собственное сознание, причем воздействия хаотичного, накапливаются обратные связи, мы смотрим какое-либо явление … Вот я держу стакан, действительно ли он холодный или я знаю, что он должен быть холодный в соответствии с накопленными экспертными мнениями, и поэтому я ощущаю его холодным, а на самом деле он теплый. Мы перестаем правильно воспринимать мир, мы лишаемся критериев истины. Это тоже новая реальность, которая ведет к снижению социальной значимости знания и к самым обидным катастрофам. Последние 15 лет все политические партии по всему миру, которые обращаются к интересам, и говорят «Друзья, я защищу ваши интересы, я сделаю как вам надо», все эти партии почти всегда терпят поражение. Люди осознанно и осмысленно отказываются от своих интересов, ради того, чтобы получить новые эмоции. Не великие чувства, вроде любви к Родине, свободе, справедливости, достоинства – нет, просто ради новых эмоций. Сенсорное голодание, которое четверть века назад было болезнью заключенных и начальников, является нормальным состоянием жителей даже не очень крупных городов. Это кардинальная смена мотивации, которую любой человек, вне зависимости, действует ли он в политике, на рынке или в очереди за молоком должен ощущать.

И, наконец, меняется структура организации общества. Партии, вышедшие еще из окопов первой мировой войны, клубы по интересам, вышедшие из пивных конца 19 века, уходят и замещаются сектами. Секта - это–сообщество людей, которые объединены некритичным восприятием чего-то. Это может быть физлицо, идея, финансовый или обычный продукт – неважно. Люди нормальные, вменяемые, ведут себя правильно, спокойно, воспитывают детей, но в их восприятии мира происходит логический пробой. И они склеиваются вокруг этого логического пробоя. Это новая реальность, которой не было 15-20 лет назад. Это тот мир, в котором нам придется жить. Как когда-то говорили американцы – хотите стать миллионером, создай религию, вот теперь – хотите что-то сделать, создайте секту.

Мы видим, что сейчас управленческий кризис. Слишком много информации, и ее не успевают переработать управляющие системы. 20 лет назад, когда мы это зафиксировали, мы говорили, пройдет поколение, и мы адаптируемся к новой реальности. Прошло поколение, и мы не адаптировались. На сегодняшний день управляющие системы не умеют взаимодействовать с окружающим миром. Управлять сегодня – это значит убедить кого-то в чем-то, но убеждая кого-то, вы тем самым убеждаете себя. И оказываетесь в неадекватном состоянии. В Средней Азии родилась чудесная поговорка – «сколько не говори халва, слаще не станет». Если вы сейчас по телевизору с должной эффективностью скажете халва, вам не просто станет сладко, вы заработаете диабет. Это общая беда всех управляющих систем.

Мы видим сетевые управляющие системы, которые наверху создаются людьми, которые живут в мире свободных взаимодействий. Но дальше им нужны руки, и они создают иерархию, а эта иерархия отдает свои функции на аутсорсинг. Мы видим: вверху сеть, внизу сеть, между ними иерархия. А сеть и иерархия это два разных мышления, человек сетевой и человек иерархический говорят на разных языках, живут в разных мирах и не понимают друг друга. Большие управляющие системы имеют два ментальных разрыва внутри себя, и поэтому утрачивают адекватность и эффективность.

Мы видим вырождение демократии, везде и всюду, не демократии формальной, западной, господь с ней, а демократии как инструмента, при котором управляющие инструменты учитывают интересы и мнение управляемого. Но управляющая система находится под более интенсивным информационным воздействием, их сознание более быстро трансформируется, чем сознание остального общества. И между ней и обществом возникает разрыв, ментальный разрыв, и во всем мире управляющая система перестает понимать свое общество, разрушая демократию на уровне возможностей.

Глобальный бизнес освобождается от всякой ответственности. Он обладает колоссальной властью, ничтожной ответственностью (нет налогоплательщиков, избирателей, акционеры формальные, они сами являются акционерами друг друга), а власть безответственности – это Средневековье. И если мы в это Средневековье упадем, оно очень недолго останется компьютерным. Мы видим сегодня сверхпроизводительность информационных технологий. Для того чтобы производить необходимое человечеству количество благ, нам требуется все меньше людей, и возникают лишние люди. В неразвитом мире они истребляются уничтожением целых стран и регионов, как мы видим в ходе Арабской весны, в развитом мире создается виртуальная реальность, чтобы человек туда ушел, оставался там, никому не создавал хлопот и желательно не возвращался оттуда. Это реальная угроза, потому что мы можем перестать быть тем человечеством, которое нам нравится. При этом мы видим исчерпанность рыночной парадигмы. Что значит «лишние люди»? Слишком много потребляют, слишком мало производят. Разрыв максимален у среднего класса развитых стран. Значит, средний класс нужно уничтожить, потому что он неэффективен, избыточен. И мы видим вырезание среднего класса по всему миру, которое дошло уже даже до Европы. Основная часть производственного спроса генерируется сегодня именно средним классом, а рыночная экономика без спроса не существует. Это уже распределительная экономика. Мы видим, что демократия теряет почву под ногами, потому что сегодня она создана от имени и во имя среднего класса, и демократия без среднего класса – это церковь без святынь. Мы видим на глазах, как она вырождается в информационную диктатуру, по крайней мере, в наиболее передовых странах Запада. Мы видим, что деньги теряют значение. Деньги отчуждаемы, их можно заработать, украсть, найти, мы видим, что они замещаются технологиями, которые неотделимы от своих создателей. И мы видим, что уже нельзя покупать технологии. Могут пустить, а могут позволить использовать существующие технологии. Но технологии вам никто никогда не отдаст. Трансферт технологий – это сказка для старших. В результате исчезают и деньги. А недавно, лет пять назад, Китай совершил техническую революцию. Он начал сам производить экраны для смартфонов, и эти экраны позволили ему увеличить долю в стоимости айфона, который они производят, и который остается им с 4 до 14%. Основная прибыль достается не тому, кто производит. Основная прибыль, поимо маркетинга, достается разработчику технологий и разработчику дизайна. Производство становится относительно неэффективным, и соответственно начинает стагнировать. Это значит, что через какое-то время мы можем лишиться возможности как человечество создавать сложные предметы. И в США это уже случилось. Самое передовое общество в мире не может производить космические челноки и не может производить те же самые айфоны.

На этом фоне новые технологические революции, с одной стороны, это колоссальная возможность, с другой – колоссальная угроза, потому что технологии могут обрушиться. Экономический кризис сегодня, это загнивание глобальных монополий. Сложился глобальный рынок, сложились глобальные монополии, они загнивают. Главный дефицит сегодняшнего дня – это дефицит спроса. После кризиса 2008-09 годов единственная страна из большой двадцатки, которая не усилила протекционистской защиты своей экономики, была Россия. Но если вся рота идет не в ногу, а в ногу идет один поручик, и при этом поручик не понимает слов, его приводят в чувство. Нас привели в чувство санкциями, и теперь мы находимся в общем едином строю. Мир распадается, разрывается на регионы. Если мы хотим жить в завтрашнем дне, то мы должны создать свой макрорегион, иначе нас просто не будет. Это создает огромную угрозу, потому что сегодняшние технологии создавались в рамках монопольной логики завышения себестоимости. Они избыточно дороги, сложны, они требуют слишком много потребителей, чтобы они существовали. Если глобальный рынок распадется на макрорегионы, в них просто не будет должного количества пользователей, и многие технологии исчезнут. Если это касается дальнемагистральных самолетов, то это не страшно – можно летать с пересадками. Но это касается многих технологий жизнеобеспечения, скажем, создания современных антибиотиков. Если раз в 10 лет вы не создаете поколение антибиотиков, еще через 10 лет вы оказываетесь в Средневековье, где любая царапина может для вас быть смертельной.

Перспективы России. В рамках советского военно-промышленного комплекса, который был безумно неэффективен с точки зрения бухгалтерской эффективности, но там выдавались огромные деньги на исследования «просто так», без заранее прогнозируемого результата. И там был создан целый класс технологий, которые были сверхпроизводительны, и при этом смертельно дешевы, чтобы не сказать примитивны. Эти технологии в основном еще живы в нашем обществе, и эти технологии могут стать основой технологического доминирования нашей страны в завтрашнем дне. Напомню, все великие политики последние 200 лет становились таковыми только потому, что они осваивали передовые технологии. Классический пример  господин Черчилль был одним из изобретателей танка. Танк изобретало много народа, но именно Черчилль находился на административной должности и он продвинул это изобретение.

Второе преимущество. Сталинская экономика, которая была эффективной, с середины 30-х и по конец 50-х годов, основывалась не на увеличение прибыли, а на всемерном сокращении издержек при планируемых объемах производства. Сейчас в условиях глобального кризиса все корпорации мира, не имея возможности расширять дальше рынки сбыта, переходят ровно на эту модель. Они планируют объемы производства и в этих объемах основные усилия направляют на снижение издержек. Т.е., по сути дела, советская модель экономики. Мы к ней приспособлены лучше всех по культурным причинам.

И, наконец, главный фактор конкурентноспособности – культура. Мы единственная культура, которая сочетает гуманизм, который сейчас умирает и является главным дефицитом сегодняшнего мира, способность создания и развития технологий, и последнее – наша культура мессианская. Сочетание позволяет нам надеяться на то, что мы выгрызем себе место в будущем мире.