Уроки октября. Почему все попытки перестроить страну на западный лад провалились

FORBES

Таких попыток было по меньшей мере три: Петровские реформы, марксистский эксперимент и гайдаровская шоковая терапия, опирающаяся на идеи чикагской школы

Традиционный рейтинг 200 частных компанийописывает лишь часть российской экономики. По оценке ФАС, вклад госкомпаний в ВВП в 2016 году составил 70%, на 20% больше, чем в 2013 году. В частных компаниях рейтинга Forbes сегодня занято 3,3 млн человек из 75,8 млн экономически активного населения страны. Очевидно, что Россия остается по преимуществу страной государственного капитализма, хоть и в меньшей степени, чем Советский Союз. Чего удивляться, что подавляющее большинство людей поддерживают правящую партию. По сентябрьским данным ФОМ, за Путина проголосовало бы 66% россиян. По всей вероятности, еще больше, поскольку позитивно оценивают его работу 80% сограждан. Даже с учетом недюжинных способностей действующего президента эти рейтинги отражают реальность жизни большинства россиян, которые получают зарплату от государства и с ним связывают свои планы на будущее.

Несмотря на революцию 1917 года, революцию 1990-х, русское государство в целом сохраняет неизменный облик примерно со времен Ивана III, при котором Россия, собственно, появилась на карте мира. Меняется лишь атрибутика этого государства и персональный состав его правящего класса. Константой остается господствующая роль государства в экономике. Само слово «государство» происходит в русском языке от термина «государь» и обозначает собственность государя. «Общество» в России исторически не равно «государству», в отличие от западноевропейских языков, где res publica еще с античности обозначала не столько форму правления, сколько выражала сущность государства как «общего дела». У нас это дело по преимуществу «государя».

Россия, действительно, идет своим путем, хотя уже не раз предпринимались попытки радикально перестроить страну в соответствии с теориями и практиками, заимствованными на Западе. Таких попыток было по меньшей мере три: Петровские реформы, марксистский эксперимент и гайдаровская шоковая терапия, опирающаяся на идеи чикагской школы. Удивительным образом все эти преобразования приводили лишь к стилистическим изменениям весьма древнего, в основе своей вотчинно-ордынского государства, которое извлекало ренту из эксплуатации огромного государственного домена и ощущало себя практически автономным от общества, а иногда рассматривало и само общество как часть этого домена. «Это ли совесть прокаженная, чтобы царство свое в своей руке держать, а рабам своим не давать властвовать! Это ли противно разуму — не хотеть быть обладаемому своими рабами? Это ли православие пресветлое — быть под властью рабов», — восклицает Иван Грозный в письме к князю Курбскому. Между политическими декларациями Грозного и экономикой ГУЛАГа прошло почти 500 лет, но сущностно политический режим Сталина при всех его футуристических амбициях оставался архаично-вотчинным, при котором имелся лишь один свободный человек в точном соответствии с идеями Ивана IV.

Устойчивость этой модели, безусловно, имеет свои причины. Сильное государство воспринимается подавляющим большинством населения как гарантия величия страны и поддержания внутреннего мира. Периоды ослабления государства — кстати, относительно редкие — обычно сопровождаются центробежными тенденциями, хаосом и даже войной. При исчезновении сюзерена общество, очевидно, не готово к самоорганизации и саморегулированию и после периода лихолетья с облегчением отдает власть над собой новому сильному лидеру. Поэтому ошибочно считать, что одна лишь демократизация приведет к преобразованию России в современное государство западного образца. Скорее всего, она вернет нас из фазы стабильности в хаос, который иногда обретает здесь вполне первобытные формы. Только долгий экстенсивный путь накопления частных богатств, рост веса частных компаний и частной собственности может привести со временем к формированию устойчивого гражданского общества, достаточно зрелого и ответственного для самоорганизации и саморегулирования.

Дальнейшее увеличение доли государства в экономике, напротив, не сулит ничего хорошего. Неэффективность госкомпаний — банальность, а при отсутствии здоровой конкуренции едва ли можно рассчитывать на технологический прорыв, приток инвестиций и рост производительности труда. Мы будем обречены на низкие темпы роста, коррупцию и прозябание в роли «сырьевого придатка» к развитым экономикам соседей. Более того, дальнейшее усиление государства несет и политические риски, хорошо известные по периоду, предшествовавшему Октябрьской революции. Тогда значительная часть крупных предпринимателей симпатизировала идее революции и щедро поддерживала политических радикалов, прежде всего потому, что сильно страдала от конкуренции с государственными монополиями и прикормленными Петербургом компаниями. Начавшаяся революция смела и тех и других. Исторический опыт 1917 года поэтому полезен одинаково и для государства, и для частных предпринимателей, на которых лежит общая ответственность за мирное поступательное развитие страны.