О проекте Размещение рекламы Карта портала КорзинаКорзина Распечатать
Новости

Иван Крастев: После Европы

Добавлено: 20.06.2018


Федор Лукьянов

Тридцатого апреля 2018 года городок Эльванген в федеральной земле Баден-Вюртемберг стал известен всей Германии.

Тридцатого апреля 2018 года городок Эльванген в федеральной земле Баден-Вюртемберг стал известен всей Германии. В этот день полиция попыталась депортировать выходца из африканского Того, который находился в лагере для беженцев, но был признан не имеющим права на убежище. Рутинная процедура превратилась в конфуз для властей, потому что обитатели лагеря отбили тоголезца у полиции и попросту не отдали его силам правопорядка. Спустя четыре дня, проведя намного более масштабную операцию, полицейские арестовали-таки африканца, но резонанс получился мощный. Даже самые либерально настроенные немецкие СМИ задались вопросом, насколько дееспособно правовое государство в Германии. А политики правоконсервативной ориентации, которые в последние годы нервно оглядываются на рост популярности антииммигрантской «Альтернативы для Германии», в один голос начали говорить о необходимости пересмотреть всю систему взаимоотношений с теми, кто стремится получить убежище в Германии, и ужесточить соответствующие правила.

Этот эпизод — не первый и не последний. Но он примечателен как очередная капля — из тех, что уже долго и все более интенсивно точат камень, основу европейского даже не порядка, а мировосприятия, системы представлений европейцев о себе и окружающей реальности. Ведь весь европейский проект второй половины ХХ — начала XXI века — это не только экономика, политика и право, но еще и чувство моральной и исторической правоты, которое Европа обрела в процессе преодоления самых ужасных политических и идеологических проявлений прошлого столетия. Германия в этом плане по понятным причинам — модельный пример.

Иван Крастев — болгарин из поколения тех, кто вступил в активную жизнь в период окончательного краха советского блока. Он участвовал в балканском урегулировании в 1990‑е годы, обладает великолепными связями в западных научно-политических кругах, работает в Вене в одном из лучших гуманитарных институтов Европы. Он, пожалуй, самый проницательный комментатор и аналитик переходной эпохи, которую Европа и мир переживают вот уже три десятилетия. Его личная биография в данном случае важна — люди этого возраста и подобного опыта способны не просто интеллектуально осмыслять происходящее, они еще и чувствуют то, что «рассеяно в воздухе».

«Глядя на политическую неразбериху в Европе, — пишет Крастев в последней книге, — трудно отделаться от ощущения, что все это мы видели раньше, с той лишь разницей, что тогда рушился их мир, а сейчас — наш». «Их мир» — это коммунистические режимы, распавшиеся на рубеже 80-х — 90-х годов прошлого века. Те самые, что отправились на свалку истории после наступления ее «конца». «Наш» — как раз «правильное» устройство, вроде бы восторжествовавшее по окончании холодной войны.

    Идеологи и управленцы ЕС утратили ощущение исторического контекста и понимание того, что на самом деле происходит на мировой сцене и в их собственных обществах

Книга «После Европы» адресована прежде всего западному читателю, отсюда и четкий дуализм — «их» vs «наш». На самом деле, и Крастев убедительно это показывает, стремительное распространение «нашего» уклада на бывший «их», с ликованием встреченное в конце 1980-х жителями соцлагеря, во многом было иллюзорным. Оно не стерло ментальные границы. Не случайно главные фрондеры сегодняшней единой Европы — венгерский премьер Виктор Орбан и лидер польских консерваторов Ярослав Качиньский — яркие активисты антикоммунистического движения 1980-х, пришедшие тридцать лет спустя к последовательному отторжению либерализма. Казалось, что во всем виноваты Советы и навязанная «их» власть. Теперь Качиньский так же характеризует и власть Брюсселя — она тоже «их», а не наша. Стало быть, дело совсем не только во внешнем факторе. «Разлом проходит между людьми, пережившими крах коммунизма, распад некогда мощного коммунистического блока, и жителями западных стран, не затронутых этими травмирующими событиями».

Иван Крастев много пишет о колеблющейся Центральной и Восточной Европе, но книга не о ней, она как раз о Европе Западной. «Вполне возможно, что “Конец истории”, предсказанный Фрэнсисом Фукуямой в 1989 году, уже наступил, но в том странном смысле, что исторический опыт больше ничего не значит и мало кому по-настоящему интересен». Это одна из главных позиций в рассуждениях Крастева о кризисе Европейского союза — идеологи и управленцы ЕС утратили ощущение исторического контекста и понимание того, что на самом деле происходит и на мировой сцене, и в их собственных обществах. «После окончания холодной войны и расширения Союза, — пишет Крастев, — Брюссель был зачарован социальной и политической моделью Европы, сформировав совершенно некритическое представление о векторе истории».

Триумфализм конца ХХ века объясним. И сама победа над СССР стала неожиданностью, а уж ее оглушительность, полный крах оппонента — без войны и даже без каких-то сверхусилий Запада — выглядели и вовсе невероятно. Но в то же время победители попали в ловушку самолюбования. «Собственный послевоенный опыт преодоления этнического национализма и политической теологии европейцы приняли за глобальную тенденцию. <…> Европейский постмодернизм, постнационализм и секуляризм скорее выделяют Европу, нежели делают образцом для остального мира».

Миграционный кризис, по Крастеву, — европейское 9/11 (аналог атаки террористов на Нью-Йорк и Вашингтон), переломный момент истории, именно потому, что тогда Европа встретилась лицом к лицу с другим миром — таким, каков он есть на самом деле, а не тем, что существует в представлениях либеральных миссионеров-обществоведов и политиков, воспитанных на постулатах «конца истории». (Забавно, что в новейшей европейской истории тоже было свое 9/11 — 9 ноября 1989 года, день падения Берлинской стены, с которого и начался «постисторический» отсчет.)

Столкновение людей и идей, в котором люди берут верх, — вот главная коллизия второго десятилетия ХХI века. «Не идеи, фукуямовский двигатель прогресса, а миллионы людей, легально и нелегально пересекающих границу Европейского союза, будут творить историю Европы в XXI веке. Другими словами, мигранты — субъекты истории, определяющие судьбу европейского либерализма, — приходит к выводу Крастев. — Подобно свободному потоку идей, уничтожившему коммунизм (а с ним и холодную войну), движение людей через границы Европейского союза и Соединенных Штатов похоронило мировой порядок, сложившийся после холодной войны. Миграционный кризис обнажил несостоятельность существующей парадигмы, в особенности неспособность институтов и правил холодной войны справиться с проблемами современного мира».

Дело, конечно, не только в мигрантах — приток людей из бывшего «третьего мира» стал мощным катализатором, но не причиной упадка европейского проекта. Иван Крастев перечисляет различные источники нынешнего состояния:

    «Вопросы, лежащие в основе экзистенциального кризиса Европейского союза и поставленные расшатыванием либерального порядка, состоят не в том, чтó Запад сделал не так в своих попытках преобразовать мир. Они о том, как за последние три десятилетия изменился сам Запад и как его амбиции экспортировать ценности и институты обернулись глубоким кризисом идентичности западных обществ. <…> Геополитическое обоснование европейского единства утратило смысл после распада Советского Союза. И путинская Россия, сколь бы угрожающей она ни была, не заполняет этой лакуны. <…> Капитализм успешно освободился от институтов и ограничений, навязанных ему после Второй мировой войны, в результате чего прославленное европейское “налоговое государство” обернулось “долговым”…»

И все же именно миграционный поток стал поворотным моментом: «Неумение и нежелание либеральных элит обсуждать миграцию и справляться с ее последствиями, их уверенность в том, что существующая политика выгодна всем, для многих уподобляет либерализм лицемерию. Бунт против лицемерия либеральных элит в корне меняет политический ландшафт Европы». То есть субъектами истории стали не только мигранты, но в равной степени средние европейцы, «простые люди», которые с какого-то момента перестали понимать, зачем все это (в первую очередь интеграционные новации) им нужно и что хорошего это дает каждому конкретному гражданину.

Конечно, европейская интеграция никогда с момента ее основания не была демократическим начинанием. Все решали элиты, и это был вполне сознательный выбор основоположников. Великие отцы-основатели единой Европы Жан Моннэ, Робер Шуман, Конрад Аденауэр и др. прекрасно понимали, что через несколько лет после самой чудовищной бойни в истории бесполезно спрашивать европейцев, хотят ли они объединяться для совместного преодоления ее последствий. Все объединительные инициативы надо проводить в жизнь без реального вовлечения масс, но при этом — обязательно доходчиво объяснять обычным французам, немцам, голландцам и т.д., почему им выгодно то или иное политическое действие. И такая схема работала до начала ХХI века. Но потом перестала. Отчасти потому, что Европейский союз стал слишком сложным механизмом и объяснения становились все менее понятны среднему европейцу. Но скорее по другой причине: в условиях глобализации правящий класс стал все дальше отрываться от своих национальных корней, что во многом было объективным процессом, но от этого не менее пагубным для социально-политического единства.

    «Нынешнее встревоженное большинство искренне обеспокоено тем, что оно оказалось вытеснено на обочину глобализации. Способствовавшая росту среднего класса во многих странах за пределами развитого мира, глобализация подтачивает экономические и политические основания среднего класса послевоенной Европы. Тем самым новый популизм представляет интересы не сегодняшних проигравших, но тех, кто рискует оказаться ими завтра».

В книге Крастева много очень интересных наблюдений о судьбе идей и идеологий. Тут и кризис левых партий, которые на фоне страха трудящихся перед притоком конкурентов на рынок труда потеряли одну из идейных опор — интернационализм. И основополагающее противоречие философии либерализма — «как идея всеобщих прав совместима с тем, что мы пользуемся ими как граждане не одинаково свободных и процветающих обществ?» И изменение рамки европейской политики — «конфликт… между глобалистами и нативистами, между открытыми и закрытыми обществами стал играть более важную роль в формировании электоральных идентичностей, нежели привычное деление на классы». Наконец, «демократия как режим, поддерживающий эмансипацию меньшинств (гей-парады, женские марши, политика позитивной дискриминации), вытеснена политическим режимом, потакающим предрассудкам большинства. Движущей силой этого перехода служит политический шок, вызванный наплывом беженцев и мигрантов».

Противоречие между «их» и «нашим» миром никуда не исчезло в эпоху глобальности. Но оно стало гораздо более многомерным и запутанным, чем в то относительно простое время, когда «их» и «нас» разделял всем понятный «железный занавес». Теперь размежевание проходит по многим линиям и на международной арене, и внутри обществ самых, казалось бы, успешных стран. А на смену единому занавесу пришло бесчисленное количество шлагбаумов, пытающихся все больше ограничить самые разные виды движения. И неспособность остановить приток извне только усугубляет раскол внутри.

    На смену единому «железному» занавесу пришло бесчисленное количество шлагбаумов, пытающихся все больше ограничить самые разные виды движения

Описывая различные аспекты кризиса Европейского союза, автор постоянно подчеркивает главное: необходимость вернуться к социально-политической реальности. К тем самым людям, которые и являются субъектами истории, даже если они несовершенны, невежественны и ретроградны с точки зрения наиболее продвинутых либеральных элит. Автор никоим образом не евроскептик, напротив, он убежден в том, что интеграция критически необходима для развития и успеха Европы. Но именно поэтому его пугает ограниченность и догматизм европейских элит, приверженных идее сохранить ЕС любой ценой. «Внимательное изучение истории политических дезинтеграций показывает, что искусство выживания основано на импровизации. Спасти Европу может гибкость — не жесткость», — пишет Крастев.

В 2011 году, когда до миграционного кризиса и даже до Украины было еще далеко, а внутренние проблемы ЕС (кризис еврозоны) казались хоть и серьезными, но разрешимыми, Иван Крастев инициировал серию семинаров об уроках распада СССР для Европейского союза. Многие тогда с интересом участвовали в дискуссиях, но считали, что это не более чем провокационное интеллектуальное упражнение — как можно сравнивать?

Семь лет спустя тогдашняя идея Крастева кажется удивительно прозорливой. И дело не в конкретных параллелях, которые можно найти. Фундаментальная причина конца советского проекта — его неспособность правильно оценить изменения, которые происходили в мире, не только и не столько политические, сколько прежде всего социально-экономические и технологические. А также коренная проблема всей советской системы — стремление определить за людей, что для них хорошо, а что плохо, как им следует жить и во что верить. Как ни парадоксально, сегодня Европейский союз столкнулся с той же проблемой. Мир совсем другой, чем думали, и люди вовсе не такие, как хотелось. Книга Ивана Крастева — предостережение от того, чтобы современный Союз не повторил судьбу Союза прошлого.






© 2005-2019 Интернет-каталог товаров и услуг StroyIP.ru

Екатеринбург
Первомайская, 104
Индекс: 620049

Ваши замечания и предложения направляйте на почту
stroyip@stroyip.ru
Телефон: +7 (343) 383-45-72
Факс: +7 (343) 383-45-72

Информация о проекте
Размещение рекламы