«Глубинный народ» и эпоха всеобщего бесстыдства

Борис Межуев

Если Америка доказала, что никакой подлинной демократии нет, и против власти спецслужб, сращенных с большими деньгами и медиа – то есть «глубинного государства», – не попрешь, то чего вы хотите от России?

Кажется, почти все, кто можно, уже сказали свое веское слово по поводу статьи Владислава Суркова «Долгое государство Путина». Попытаюсь высказаться и я, пока спор еще не совсем закончен.

Прежде всего, зачем этот текст был написан? Мне кажется, написан он был ровно с одной целью – показать, что Владислав Юрьевич был и остается ньюсмейкером номер два в стране, человеком, любой текст которого на острую тему получит немедленную раскрутку и вызовет всеобщее обсуждение. Если автор статьи ставил перед собой именно задачу тестировать свое влияние на общественные среды, то она была выполнена и перевыполнена с блеском.

Два дня вся блогосфера была заполнена реакциями на эту статью и упражнениями в остротах на тему «глубинного народа» — словосочетания, которое рискует стать «мемом года».

Понятно, что если бы текст вызвал какое-то особое неудовольствие у его главного героя, то его раскрутка и обсуждение ограничились бы фейсбуком. Но, видимо, такого явного неприятия статья не вызвала, и это сразу было оценено критиками. Они воодушевились и не прекратили дискуссию и на второй день. Общество немного соскучилось по активному стилю так наз. «сурковской пропаганды», по всем этим бесконечным мемам, концептам, теориям, которые вводились в оборот Владиславом Сурковым в те годы, когда он руководил внутренней политикой государства.

«Сложное общество», «национализация будущего», «креативный класс» и самый главный сурковский мем – «суверенная демократия». Всему этому дискурсивному наследию были посвящены страницы и даже тома. Интеллектуалы злились на сурковский новояз, но им по крайней мере было что обсуждать в те веселые годы, над чем зубоскалить, что подвергать резкой критике. Медиахайп был постоянным признаком той эпохи.

К слову сказать, лично я отнесся к самому концепту «суверенная демократия» в высшей степени позитивно. Я понимал, что автор термина вкладывает в него свой собственный смысл, едва ли мне близкий, но мне импонировала готовность верховного идеолога тех лет принять множество различных трактовок его установочного термина. Я лично считал так – с одной стороны Россия как цивилизация соседствует с Европейским союзом, который составляют демократии, добровольно отказывающиеся от полноты своего суверенитета, с другой стороны – с абсолютно суверенным, но совершенно не демократическим Китаем. Вот и наша цивилизационная задача – соединить суверенитет с демократией, как это по-своему делают Соединенные Штаты, Индия и Израиль. То есть главный сурковский мем мне не казался пустым, бессмысленным, тавтологичным или, напротив, заведомо абсурдным.

При этом этот мем хорошо выполнял и задачу примирения разных сегментов российского общества – патриотов и либералов. Каждый из них мог найти что-то для себя близкое в «суверенной демократии», да и по-хорошему оба эти понятия по-разному выражали одну идею – идею политической свободы, во внешнем или внутреннем ее аспектах.

В своем новом тексте Сурков вспоминает о «суверенной демократии», но в основном для того, чтобы от нее отказаться. Смысл его статьи можно кратко описать одной репликой «А чего стесняться то?» Если Америка в эпоху Трампа доказала, как дважды два, что никакой подлинной демократии за океаном не было и нет, и против власти спецслужб, сращенных с большими деньгами и медиа – то есть «глубинного государства», – не попрешь, то чего вы хотите от России.

Здесь в общем все то же самое, что и в США, только силовой каркас власти здесь явлен «весомо, грубо, зримо». А народное волеизъявление тут обеспечивается не столько электоральным процессом, сколько молчаливой лояльностью «глубинного народа». Даже если «глубинный народ» и не совсем доволен происходящим, то своей покорностью и терпением он доказывает, что имеет то правительство, которое заслуживает.

Так что стесняться действительно некого и нечего, потому что о нормах, демократических и правовых, давно позабыли те самые страны, которые «мы должны принять за образцы».

Правда, если стесняться некого и нечего, зачем тогда нужен и вечно безмолвствующий «глубинный народ»? Но тут на память приходит анекдот о Василии Ивановиче. Помните, там он стоит посредине комнаты голый и в галстуке. Петька его спрашивает, а чего вы голый стоите, Василий Иванович?

     — А кого стесняться-то?

     — А почему тогда в галстуке?

     — А вдруг кто-нибудь войдет!

Боюсь, что идея «глубинного народа» как раз из серии «а вдруг кто-нибудь войдет!» То есть завершится эта трампистски-популистская межеумочная эпоха, вернется либерально-демократическое единомыслие, и Россию снова начнут ругать уже не за Крым и Сирию, то есть за «плохое международное поведение», а за несоблюдение тут каких-нибудь демократических норм.

Сейчас это невозможно представить, но в долгой судьбе «долгого путинского государства» допустим и такой поворот.

Википедия сообщает, что термин «путинизм» придумал политолог Вячеслав Никонов в 2003 году. Он этим словом попытался описать систему власти, созданную вторым российским президентом. В целом, Сурков следует Никонову. «Путинизм» для него это именно система. Как Пятая республика после Де Голля, но не как голлизм, который является только одной из соперничающих идеологий в этой республике. Как и кемализм в сегодняшней Турции. В этом смысле аналогия путинизма с наследием этих двух лидеров немного хромает. Одно дело «путинизм» как идеология, полагаю, обреченная господствовать еще долгое время в России, и другое «путинизм» как система с явной «силовой элитой» и тайным «глубинным народом». Скрепленными между собой узами доверия, хотя и явного одностороннего: тут «народ» доверяет «элите», в то время как «элита» не испытывает к народу никаких доверительных чувств.

Когда-то русские славянофилы рассуждали о том, что русское государство не принимает законодательных ограничений верховной власти, не желая тем самым проявлять к ней недоверия, характерного для конституционных режимов Запада. Отсюда классиками русской консервативной мысли делался парадоксальный и вместе с тем законный вывод, что и власть должна проявлять к народу доверие, признавать справедливым его, народное, мнение. Конструкция, безусловно, слишком идеальная для практической реализации, но тем не менее не стопроцентно утопичная.

Вот в Англии, рассуждали славянофилы, нет писаной Конституции, и на самом деле никто не обязывает королеву делать главой кабинета министров лидера большинства палаты Общин. Но поскольку народ доверяет Ее Величеству, а Ее Величество в свою очередь доверяет мнению своего народа, то без всякого законодательного побуждения королева наделяет полномочиями главы исполнительной власти руководителя победившей на парламентских выборах партии. Даже если эта партия ей и не очень по душе.

Вот бы и нам сотворить сейчас что-то подобное. На основании взаимного доверия и уважения. Без всякой смены конституции, без законодательных ограничений главы государства, но и без электоральных манипуляций и административно-командных перестраховок. Ну если не на федеральном, то хотя бы на региональном уровне.

Ну если наш «глубинный народ» еще не дорос до британской парламентской системы, то уж в регионах-то можно позволить городским общинам самостоятельно решать городские дела? Что же это за государство доверия, в котором никому нельзя ничего доверить?

А если бюрократия боится, что верх в стране возьмут ставленники каких-то внешних сил, то для этого дела есть «крымнашистский» отсев, который я и предлагал когда-то, за что был немедленно назван фашистом. Впрочем, этот титул мы теперь разделяем вместе с Владиславом Юрьевичем.

Но вот если нынешнюю политическую конструкцию кто-то собирается, назвав «путинизмом», транслировать в неопределенное будущее, то, я боюсь, ничего хорошего из этого не выйдет ни для страны, ни для данного бренда.

Я не очень понимаю, что такого хорошего и устойчивого нынешние провластные публицисты обнаруживают в цезаризме. Из первой пятерки цезарей мирно кончил дни свои только император Август. Его предшественник, как известно, не пережил мартовские иды, его преемник был задушен или отравлен в момент передачи власти. Калигула и Нерон свергнуты в результате переворота, а Клавдий отправлен на тот свет злодейкой-супругой. Династия Флавиев печально завершилась на третьем ее представителе, династия Антонинов – на седьмом.

Конечно, сам по себе безмолвствующий «глубинный народ» против власти никогда не поднимется, но раскачать его на протест фрондирующим элитам будет не сложно, если цифры доверия начнут снижаться. Впрочем, я говорю совершенно прописные истины, и я уверен, что автор «Долгого государства Путина» сам все это прекрасно понимает.

Его задача была спровоцировать дискуссию, вызвать общество на обсуждение важной темы путинского политического наследия, собрать основные мнения и сделать какие-то свои выводы. Ну пусть и наше мнение будет учтено и принято к сведению.

Будем надеяться, что в этом споре рано или поздно родится истина.