О теории пассионарности Часть 2

Иван Рюриков

 


  • О теории пассионарности. Часть 1

  • О теории пассионарности. Часть 3

  • О теории пассионарности Часть 4

Рассматривается первая часть книги Л. Н. Гумилёва «Этногенез и биосфера Земли», в которой Гумилёв пытается нащупать предмет исследования

Прежде чем начать, я хотел бы сказать несколько слов о комментариях к предыдущей статье. Конечно же, поклонники Гумилёва воспримут любую критику в его адрес, как очернение творчества великого человека. И, конечно же, переубедить их никому не удастся. И тем ни менее, несколько слов я скажу. Высказывалось мнение, что я не критикую теорию пассионарности, а критикую личность Гумилёва. Хочу напомнить, что личности Гумилёва я посвятил всего четыре предложения! Остальные пять листов текста посвящены тому, что написано во введении. Откуда вы взяли, что я критикую личность?

Далее, всему своё время. Я бы с удовольствием раскритиковал теорию пассионарности, если бы она была изложена во введении. Но, увы и ах, во введении она не изложена. Когда мы дойдём до того места, где она изложена, я с удовольствием её раскритикую.

Далее. Если я говорю, что Гумилёв что-то утверждает, то это означает, что свои слова я могу подтвердить цитатами. Не надо говорить, что я там что-то не понял, и не надо говорить, что у Гумилёва всё не так, цепляясь за пару слов Гумилёва из текста. Трактат Гумилёва — это целое произведение. И рассматривать его надо как целое произведение. Я именно так и делаю, хотя кое-кому кажется, что это не так. Этим людям я хочу сказать, что за анализом обязательно последует синтез. Синтезом будут конечные выводы относительно трактата. Но эти выводы будут базироваться не на отдельных цитатах (я прекрасно понимаю, что цитаты вне контекста мало что стоят, и надёргав их из книги можно доказать что угодно), а на тексте целиком. Скромно замечу, что я умею читать книги, я умею находить в них суть и я умею показывать эту суть другим. Вы считаете мою методику неправильной? Ну, так покажите как надо. С удовольствием посмотрю, как у вас это получится. Наконец, кто-то считает, что у Гумилёва есть какой-то системный метод. Что это за метод, мы тоже поговорим в своём месте. Не надо забегать вперёд.

Особо подчеркну. Моя цель — показать всю цепь рассуждений Гумилёва, это первое. И второе — показать насколько эти рассуждения обоснованы. Так что, если вам что-то не понравится, то, может быть, стоит предъявлять претензии не мне, а Гумилёву?  А теперь к делу.

Продолжаем разговор о теории пассионарности. Сегодня мы поговорим о первой части книги. Мне кажется удачной идея разделения текста на часть, где говорится об этносе, и часть, где говорится о науке. Пока нет иной необходимости, будем придерживаться такого деления.

Некоторые мысли в начале

Начать стоит с того, что Гумилёв по-прежнему продолжает выделять в группах людей общественное и биологическое. Я специально употребляю слово «группы», потому что ещё не определён термин «этнос». И чтобы избежать ненужной путаницы, я применяю это слово. Согласитесь, фраза: «Гумилёв выделяет в обществе общественное и биологическое», звучит несколько запутано. Слово Гумилёву.

    «Но здесь встаёт новый больной вопрос: можно ли найти осязаемое определение этноса?» — (I. О полезности этнографии. Обобщения и скрупулюсы)

Итак, определения нет. Но деление на биологическое и социальное есть.

    «Спонтанное движение, отражённое в общественном развитии, изучается историческим материализмом; физиология человека – область биологии; соотношение человека с ландшафтом – историческая география – находится в сфере географических наук; изучение войн, законов и учреждений – история политическая, а мнений и мыслей – история культуры; изучение языков – лингвистика, а творчества литературного – философия и т. д. Где же помещается наша проблема?

    ...

    Таким образом, следует поместить нашу проблему на стыке трёх наук: истории, географии (ландшафтоведения) и биологии (экологии и генетики). А коль скоро так, то можно дать второе приближение определения термина «этнос»: этнос – специфическая форма существования вида Homo sapiens, а этногенез – локальный вариант внутривидового формообразования, определяющийся сочетанием исторического и хорономического (ландшафтного) факторов» — (I. О полезности этнографии. Рамки)

Итак, этногенез, как «локальный вариант внутривидового формообразования», явно имеет отношение к биологии, а не к обществу. Но это ещё не всё.

    «Начнём с того, что этнос (тот или иной), как, например, язык, явление не социальное, потому что он может существовать в нескольких формациях. Влияние спонтанного общественного развития на становление этносов экзогенно. Общественное развитие может оказать воздействие на формирование или разложение этносов только при условии своего воплощения в истории, как политической, так и культурной. Поэтому можно сказать, что проблема этногенеза лежит на грани исторической науки, там, где её социальные аспекты плавно переходят в естественные» — (I. О полезности этнографии. Рамки)

Помните вопрос о соотношении человеческого и биологического в человеческих группах, который был поставлен в предыдущей статье? Гумилёв не только не отвечает на этот вопрос, но и фактически ставит биологическое выше общественного! Действительно, если этносы существуют в различных формациях (о том, что в рамках даже одной формации может меняться организация общества, я вообще не говорю), то, значит, этнос куда как более устойчивое образование, чем формация! А значит, этнические процессы будут влиять на общественные!

Это совершенно правильный вывод, но только в рамках логики Гумилёва. Как ни крути, но люди всегда будут хотеть есть, размножаться, доминировать. А это биология. И, конечно же, эти потребности и будут определять поведение человека и развитие общества.

Но если принять обратную точку зрения, что не биология главенствует над обществом, а, наоборот, – общество главенствует над биологией, то у нас будет совсем другая картина. Так как человек практически всё необходимое для жизни получает не из природы, а от общества, то главным для него будет именно общественное положение, а вовсе не его потребности. Потребности никуда не денутся (куда можно деться от потребности в еде?), но не они будут определять поведение человека и развитие общества!

Приведу пример. Допустим, у нас есть феодальное общество, в котором какой-нибудь барон владеет деревней.  Барон питается гораздо лучше своих крестьян, использует право первой ночи и копьём и мечом защищает свои владения. Так вот, если мы становимся на позицию Гумилёва, то мы вынуждены признать, что сам барон, исходя исключительно из своих потребностей в еде, размножении, доминировании, установил такой порядок. Почему крестьяне терпят такой произвол совершенно непонятно. Однако если мы встанем на противоположную точку зрения, то картина получается совершенно иной. Функция барона в обществе – защита. Именно эту функцию он и осуществляет. И именно за осуществление этой функции общество его лучше кормит и позволяет осуществлять право первой брачной ночи.

Как видно из этого примера, вопрос о соотношении общественного и биологического в человеческих группах – далеко не праздный вопрос! Однако Гумилёв не собирается на него отвечать! Он просто постулирует первенство биологии над обществом. Запомним это.

Нам придётся запомнить ещё один момент, который касается биологии. Дело касается термина «биосфера».

    «Биосфера – термин, введённый в науку В. И. Вернадским, означает одну из оболочек Земли, включающую в себя кроме совокупности живых организмов все плоды их былой жизнедеятельности: почвы, осадочные породы, свободный кислород атмосферы» — (I. О полезности этнографии. Запутанность применяющейся терминологии)

Конечно, можно уже сейчас начать задавать вопросы. Но давайте пока что повременим. В самом конце, когда мы будем говорить о том, чем является эта книга, мы вернёмся к биосфере. Поверьте на слово, нам будет о чём поговорить!

Временные рамки

Несколько слов необходимо сказать о временных рамках, в которых Гумилёв будет рассматривать этногенез.

    «Поскольку все явления этногенеза происходят на поверхности Земли в тех или иных географических условиях, то неизбежно возникает вопрос о роли ландшафта как фактора, представляющего экономические возможности естественно сложившимся человеческим коллективам – этносам. Но сочетания истории с географией для нашей проблемы недостаточно, потому что речь идёт о живых организмах, которые, как известно, всегда находятся в состоянии либо эволюции, либо инволюции, либо мономорфизма (устойчивости внутри вида) и взаимодействуют с другими живыми организмами, образуя сообщества – геобиоценозы.

    За верхнюю дату целесообразно принять начало XIX в., потому что для установления закономерности нам нужны только законченные процессы. Говорить о незаконченных процессах можно лишь в порядке прогнозирования, а для последнего нужно иметь в руках формулу закономерности, ту самую, которую мы ищем. Кроме того, при исследовании явлений XX в. возможна аберрация близости, при которой явления теряют масштабность, как при аберрации дальности. Поэтому мы ограничимся для постановки проблемы эпохой в 3 тыс. лет, с XII в. до н. э. по XIX в. н. э., или, для наглядности, от падения Трои до низложения Наполеона» — ( I. О полезности этнографии. Рамки)

У меня есть версия, почему Гумилёв берёт Европу 19 века в качестве верхней границы. Но свою версию я выскажу в том месте, где мы будем говорить о фазах этногенеза. Пока что мы отметим одну неприятную странность в ходе мыслей Гумилёва. Из чего следует, что в 19 веке процессы этногенеза закончились? Впрочем, сам Гумилёв это понимает. Так что, не будем особо заострять на этом внимание. Возможно, ответ будет дан дальше.

Признак этноса

Важнейший признак, на котором будет построено определение этноса, Гумилёв даёт во второй главе.

    «Для начала необходимо условиться о назначении терминов и границах исследования. Греческое слово «этнос» имеет в словаре много значений, из которых мы выбрали одно: «вид, порода», подразумевается – людей. Для нашей постановки темы не имеет смысла выделять такие понятия, как «племя» или «нация», потому что нас интересует тот член, который можно вынести за скобки, иными словами, то общее, что имеется и у англичан, и у масаев, и у древних греков, и у современных цыган. Это свойство вида Homo sapiens группироваться так, чтобы можно было противопоставить себя и «своих» (иногда близких, а часто довольно далёких) всему остальному миру. Противопоставление «мы – они» (conditio sine qua non est!) характерно для всех эпох и стран

    Явление такого противопоставления универсально, что указывает на глубокую его подоснову, но само по себе это лишь пена на многоводной реке, и сущность его нам предстоит вскрыть. Однако уже сделанного наблюдения достаточно, чтобы констатировать сложность эффекта, который можно назвать этническим (в смысле «породным») и который может стать аспектом для построения этнической истории человечества, подобно тому как построены социальная, культурная, политическая, религиозная и многие другие. Поэтому наша задача состоит прежде всего в том, чтобы уловить принцип процесса» — (II. Природа и история. Формации и этносы)

И вот здесь возникает уже серьёзное недоумение! Противопоставление «мы – они» может иметь под собой любое основание. Основание географическое: жители этой деревни (как вариант, города) – все остальные люди. Основание социальное: крестьяне – все остальные, чиновники – все остальные. Основание мировоззренческое: христиане – язычники, либерасты – ватник. Основание биологическое: мужчины – женщины, молодёжь – старики.

Как видно из этих примеров, вариантов деления «мы – они» очень много. Какой же конкретно из этих вариантов будет являться основанием для этногенеза? Когда мы будем говорить о следующей части, в которой Гумилёв окончательно определиться с термином «этнос», мы увидим, к чему это привело. Пока же я прошу запомнить, что это принципиальное возражение!

Ну а пока что отметим один важный термин, который Гумилёв вводит в первой части. Этот термин называется «стереотипом поведения». Этот термин появляется в самом начале книги, но не совсем ясно, что это такое. Однако когда Гумилёв критикует своих коллег, в одном из мест он говорит следующее.

    «Столь же неверно приравнивать этнос к биологическим таксономическим единицам: расе и популяции. Расы отличаются друг от друга физическими признаками, не имеющими существенного значения для жизнедеятельности человека. Популяция – это совокупность особей, населяющая определённую территорию, где они осуществляют свободное скрещивание, будучи отделены от соседних популяций той или иной степенью изоляции. Этнос, по предложенному нами пониманию, – коллектив особей, имеющий неповторимую внутреннюю структуру и оригинальный стереотип поведения, причём обе составляющие динамичны. Следовательно, этнос – это элементарное явление, не сводимое ни к социологическому, ни к биологическому, ни к географическому явлениям» — (III. А есть ли этнос? Идеология и культура)

Пусть вас не смущает то, что я постоянно ставлю вопрос о превосходстве биологического над социальным и показываю, как Гумилёв это превосходство постулирует. А сам Гумилёв призывает не сводить этнос к одной стороне. Здесь у кого-то может возникнуть мысль о противоречии между позицией Гумилёва в моём изложении и позицией Гумилёва в книге. Никакого противоречия здесь нет. Ведь если мы сведём этнос к одному из элементов – биологическому или социальному, то это значит, что второй элемент мы можем откинуть. И тогда мы можем сказать, например, что существует только общественная функция, а потребности организма не являются чем-то значимым для человека. Но ведь это же бред! Откидывать социальное или биологическое в нашем вопросе нельзя, а вот поставить вопрос о соотношении социального и биологического можно – такова моя позиция.

Что же касается «стереотипа поведения», то я прошу пока просто запомнить этот термин. В следующей статье, где будет рассматриваться следующая часть книги, мы поговорим на эту тему куда как более обстоятельно.

В принципе, про этносы в первой части ничего не говориться. Мне кажется, что отношению Гумилёва к своим коллегам и науки истории следует посвятить отдельную статью. Но есть два принципиальных момента, которые необходимо рассмотреть уже сейчас.

Два момента

Рассматривая науку историю, Гумилёв говорит о проблемах источников. Дело в том (об этом я говорил в предыдущей статье), что данных из различных отраслей истории, как науки, много. Могут применяться данные смежных наук, например, лингвистики. Иногда эти данные противоречат друг другу. И Гумилёв это прекрасно понимает! Поэтому он и говорит:

    «Достоверной информацией мы называем сведения источников, прошедшие через горнило исторической критики и получившие интерпретацию, не вызывающую сомнений» — (II. Природа и история. Можно ли верить памятникам?)

Однако к историческим методам Гумилёв предлагает добавить нечто другое. А именно, естественно-научные методы!

    «Новое, что мы собираемся внести, будет сочетание фактов в предлагаемом нами аспекте. Это необходимо, потому что калейдоскоп дат в различных хронологических таблицах не даёт читателю никакого представления о том, что происходило с народами на протяжении их исторической жизни. Предлагаемая методика характерна не столько для гуманитарных, сколько для естественных наук, где установление связей между фактами на основании статистической вероятности и внутренней логики явлений считается единственным путём для построения эмпирического обобщения, которое столь же достоверно, как и наблюдённый факт. Эмпирическое обобщение не является ни гипотезой, ни популяризацией, хотя оно строится не на первичном материале (опыте, наблюдении, чтении первоисточника), а на уже собранных и проверенных фактах. Сведение материала в систему и построение концепции есть средняя стадия осмысления проблемы, предшествующая философскому обобщению. Для наших целей нужна именно эта, средняя ступень.

    Короче говоря, для уяснения природы явлений следует охватывать всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, а не сведения, имеющиеся в арсенале науки» — ( I. О полезности этнографии. Рамки)

Кто бы спорил с тем, что учёный должен принимать к рассмотрению все факты, относящиеся к проблеме? Да и гипотеза, построенная на данных статистики, будет выглядеть очень убедительно. Я прошу запомнить этот момент! Дело в том, что Гумилёву очень понравилось эмпирическое обобщение. И он не раз будет называть этнологию естественно-научной дисциплиной. Однако как он сам будет пользоваться своим же предложением, мы ещё увидим.

Во втором моменте ярко проявлено отношение Гумилёва к альтернативным гипотезам своих коллег.

Сначала он говорит следующее.

    «Если кто-либо предложит для объяснения перечисленных в этой книге фактов концепцию более изящную и более убедительную, то я с почтением склоню перед ним голову. И наоборот, если бы кто-нибудь объявил мои выводы окончательными, не подлежащими пересмотру и дальнейшей разработке, то я не согласился бы с ним» — (I. О полезности этнографии. Запутанность применяющейся терминологии)

Это правильно. Но вот уже в конце главы такая концепция приведена!

    «Известным советским исследователем С. А. Токаревым была выдвинута социологическая концепция, где вместо определения понятия этнической общности речь шла о «четырёх исторических типах народности в четырёх формациях: племя – в общинно-родовой – охватывает всю группу людей на данной территории, объединяя их кровно-родственными связями; демос – при рабовладельческой – только свободное население, не включая рабов; народность – при феодализме – всё трудящееся население страны, не включая господствующий класс; нация – в капиталистической и социалистической – все слои населения, расколотого на антагонистические классы» —(III. А есть ли этнос? Этнос как иллюзия)

Давайте присмотримся к этой концепции повнимательней. Если мы ставим народность (или этнос, в терминологии Гумилёва) в зависимость от общественно-экономической формации, то мы решаем сразу же множество проблем. Во-первых, появляется чёткий признак, на основании которого будет происходить деление «мы – они».  Мы – это поляне, они – это древляне, кривичи, дреговичи. Мы – это свободное население Афин, они – это  весь остальной мир. Мы – это жители Владимирского княжества, они – это жители княжеств Киевского, Новгородского, Волынского. Мы – это россияне, они – это французы, немцы, американцы, китайцы.

Во-вторых, снимается масса исторических проблем, которые на самом деле являются не чем иным, как ошибками. Следующий пример, возможно, является классическим. В самом вульгарном (и ошибочном) изложении норманнская теория возникновения Руси звучит так. Пришли в наши земли жители будущей Швеции, можно сказать, шведы, и завоевали местное русское население. Так вот, никакие шведы никаких русских не завоёвывали! Потому что в девятом веке нашей эры никаких шведов и никаких русских не могло существовать в принципе!

Наконец, в-третьих, снимается современная путаница между понятиями «народ» и «нация». Если нация – производное от капиталистической или социалистической формации, то и существовать она может только при капитализме или социализме. Именно поэтому с кризисом капитализма возникают различные территориальные или «националистические» сепаратистские тенденции! Ведь капитализм – это в первую очередь единое экономическое пространство. Как только это пространство нарушается, тут же все вспоминают про свои «глубокие национальные корни». Рост национализма – это не причина, а симптом того, что в государстве дела идут как-то не так! Именно поэтому французы являются единой нацией, хотя согласно Гумилёву и говорят на четырёх языках.

Если же кто-то спросит, а как же нам быть с русской нацией, то я отвечу следующие. Никакой «русской нации» нет и быть не может! Русская нация может существовать тогда и только тогда, когда Россия сократится до размеров Московского княжества, периода правления Василия III. А это будет возможно только в том случае, когда исчезнет единая экономика России.

Почему не может существовать русской нации в рамках современной России? Хочу напомнить, что капитализм появляется вовсе не одномоментно. Это долгий процесс развития. И также хочу напомнить, что до 1917 года Россия являлась во многом феодальным государством. Сейчас мы находимся в стадии неразвитого капитализма, причём эта стадия кризисная. Поэтому сейчас у нас ещё живы представления о народах, которые на самом деле являются феодальными народностями в схеме Токарева. И именно поэтому мы до сих пор мы путаем понятия «народ» и «нация». Мы говорим, что в Великой Отечественной войне победил советский народ, хотя на самом деле в Великой Отечественной войне победила советская нация, состоящая из различных народов – русского, украинского, белорусского, казахского и других.

Как просто, оказывается, открывается ларчик, если применить правильную концепцию. Однако, вот же беда, эта концепция полностью ставит народ в зависимость от общественного развития, напрочь исключая биологию из этого процесса! Имеется явно рабочая концепция, которая явно противоречит гипотезе Гумилёва! И как же поступает, обещавший склонить голову, Гумилёв? В первой части своей книги он просто игнорирует эту концепцию!

    «Приведённая выдержка показывает, что в понятие «этническая общность» вкладывалось совсем иное значение, которое, может быть, в чём-то и помогает, но лежит вне поля зрения исторической географии и вообще естественных наук. Поэтому спор с этой концепцией был бы неплодотворен, так как он свёлся бы к тому, что называть этносом. А что толку спорить о словах?»  — (III. А есть ли этнос? Этнос как иллюзия)

Я надеюсь, что мне удалось показать, что речь здесь отнюдь не сводится к «спору о словах». Забегая вперёд, скажу, что Гумилёву не удастся проигнорировать эту концепцию, и он к ней ещё не раз вернётся.

Заключение по первой части

Первая часть оставляет больше вопросов, чем даёт ответов. Впрочем, было бы глупо ожидать чего-то иного. Ведь это только начало книги. Единственное, что вызывает отторжение, так это прежнее отношение Гумилёва к своим коллегам. Но, возможно, в следующих частях он исправится. Будем читать дальше.