Вечное русское государство

Виктор Корольков

Россия может быть только Великой евразийской Державой имперского типа с автаркийной многоукладной экономикой

Внимательно изучая русскую историю, невольно приходишь к одной, крайне важной, пожалуй, самой важной формуле, благодаря которой становится понятны все закономерности и перипетии нашей исторической судьбы. Русские имеют два измерения – государство и народ. Вот как описывает это философ Александр Дугин:

    «Русское государство наделено одним логосом, а русский народ – другим»

Логос государства вертикален – патриархат, византийский строй, воинственность, жестокость, беспокойная пассионарность элит. Логос народа – материален, ироничен, миролюбив, даже добр, умиротворёние и аполитичность масс – вот основные черты русского народа.

Взирая на весь цикл российской государственности, не сложно заметить – Россия возвращается в состоянии гармонии всякий раз, когда элиты и массы соответствуют этим нормативам их устойчивости. Однако баланс содержания обоих логосов, степень их соответствия названным параметрам зависит только от государства. Оно либо приближается к своему нормативу – тогда народ наделяет его высокой легитимностью, либо начинает отклоняться от недвижимой оси своей вертикали, провоцируя напряжение, а затем раздражение и отторжение со стороны народа.

Что касается качеств народа, то в их оценке субъектом является опять таки государство – если оно воспринимает народ правильно, то есть в соответствии с его, народным логосом – в ответ получает покорность и умиротворение. Если же государство вдруг само наделяет народ не свойственными ему качествами, представляя его иначе, чем есть на самом деле – народ отвечает неприязнью, отчуждением и делигитимацией. Правильно понять народ, точно уловить его качества, и найти к нему соответствующие ему подходы – вот залог успешности или провала той или иной модели государства российского.

Смута наступает тогда, когда-либо само государство принимает не свойственные ему формы, отклоняясь от исходных параметров, либо когда оно категорически неправильным образом воспринимает народ. В первом случае народ отвечает отчуждением, во втором – революцией, сметающей элиту целиком. Можно сколько угодно насиловать, переделывать, перетолковывать народ, воспринимая его то как массы, то как пролетариат, то видя в нём беспартийных, хипстеров или бюджетников, но как только количество ошибок в его идентификации превышает условную критическую норму, пружина лопается, навешенные атрибуты слетают, и всё возвращается в исходные, хотя и в какой-то степени подпорченные, уже несколько изменённые позиции. Народ опять обнаруживает себя в изначальном виде. Наука определяет это понятием этностатика – стремление народа вернуться в изначальное уравновешенное состояние.

Грубой ошибкой является восприятие народа как населения, как среду экономики, объект экономической эксплуатации или источник наживы. Такое восприятие признак крайней степени отчуждения. Это всегда кончается плохо для тех, кто в этот момент представляет государство. И именно они в этом случае – косвенные виновники революции, хоть сами и становятся её первой жертвой.

Логос государства: соответствовать архетипам

Теперь чуть более детально. Представитель нашего государства должен быть вертикален. Это признак присутствия в нём сакрального измерения, что есть самое важное качество. Если массами обнаруживается, что он просто человек, «свой парень», как говорят на Западе, то в этот момент он десакрализуется, то есть перестаёт соответствовать нормативному образу. Можно даже не обладать никакой сакральностью, не быть молитвенником и аскетом, но при этом не обнаруживать сей непростительной в глазах народа пустоты, и тем самым сохраниться. Просто придерживаясь образа.

Вертикаль власти должна быть по-византийски безупречна и по-монгольски – второй источник нашей государственности – жестока, в первую очередь, к себе. Именно поэтому, как только в ней заводится гнилой элемент, он должен быть вычищен со свойственной такого типа государственности безжалостностью, ибо, если сгниёт хотя бы один фрагмент вертикали – она рискует просесть и даже обвалиться, полностью, вся. Отсюда ожидание со стороны народа самых жёстких и бескомпромиссных мер в отношении тех, кто в её составе несёт в себе гниение и разложение. Оно есть, и довольно спокойно воспринимается народом в самом народе, внутри себя, но недопустимо в государстве. К чему всегда приковано обострённое внимание.

Русское государство теряет легитимность в глазах народа, если оно не воинственно. Оно, конечно, сколько угодно может призывать «к миру во всём мире», но если оно не наступает, не осуществляет, пускай мирную, ползучую, мягкую, сетевую, но экспансию – это вызывает недоверие в народе. Подозрение в несостоятельности.

Логос народа: правильно понять – залог устойчивости

Но не дай Бог государству ошибиться в отношении народа. Нельзя требовать от него излишней одухотворённости и идеалистичности. Народ, в отличие от государевых мужей, не столь пассионарен, а значит, не обладает избыточной внутренней энергией. Ему хватает только на себя, на быт, на поддержание собственной жизнедеятельности, а значит требование от него избыточного напряжения со стороны элит – как от себя, – грозит сломом, деморализацией, остракизмом в отношении власти. Это не значит, что наш народ не готов бросить всё, и идти по призыву государства в огонь и воду, совершая немыслимое – ещё как готов – но это состояние для него не нормативно, и не может поддерживаться долго.

Если же в народных массах заводятся пассионарии, они либо должны быть рекрутированы в государство, либо начинают подтачивают его изнутри, переходя в среду криминала из-за невостребованности, либо в среду контрэлиты, и при накоплении критической пассионарной массы, сносят государство снизу, целиком.

Нельзя требовать от народа серьёзности. Он ироничен, и это его неотъемлемое свойство. То, что недозволенно представителю государства, у которого по определению отсутствует чувство юмора, то вполне допустимо для народа, и на это всегда надо делать поправку. Не судить строго за то, за что серьёзно спрашивают с государственных мужей.

Народ миролюбив, а значит нельзя воспринимать его как источник агрессии, и тем более действовать агрессивно в его отношении. Народ добр, но не надо его злить. Он умиротворён, и это его нормальное состояние. Поэтому если искусственно не выводить его из равновесия, изнутри нагнетая колебания, он всегда сам вернётся к своему спокойному состоянию. Народ аполитичен, поэтому государству не стоит воспринимать его как конкурента в борьбе за власть – это свойство одиночек, носителей элитарного, пассионарного типа, которых надо во власть интегрировать, ибо иначе они придут за ней вместе с народом, предварительно делигитимизировав государство в глазах народа на уровне знаков и смыслов.

Таким образом, государство является народным не тогда, когда представители последнего набиваются в структуры власти, замещая собой элиты, а когда элиты, – носители элитного диурнического сознания – правильно понимают народ. Без такого комплексного обобщения нельзя приступать к планированию, иначе мы рискуем начать строительство без фундамента.

Новейшая история – остановка падения

Россия прекратила рушиться в тот момент, когда государство, полуинтуитивно, полусознательно начало двигаться к восстановлению правильного позиционирования себя и восприятия народа. Возвращение к своему естественному и единственно возможному состоянию означает восстановление изложенных выше архитепических параметров, пусть не полностью, но частично, что уже само по себе дало колоссальный эффект. Россия должна быть великой, потому что так её видит народ, и любое утверждение власти об обратном ставит такую власть вне закона. Россия должна увеличиваться, собирая земли, восстанавливая «общности народов» – ибо такова её имперская, монгольская, и одновременно византийская сущность, и без реализации этой миссии власть нелегитимна. Отступая, русский народ испытывает глубокую дисгармонию от потери равновесности, и всегда стремиться вернуться в своё нормальное состояние, как правило, превышая исходные масштабы своего государства.

Кто бы не оказался у власти в России – консерваторы, социалисты, или либералы, без сохранения баланса диалектического соотношения этих двух логосов – государства и народа, они не удержатся у власти. Не удержат государства. В этом смысле, у консерваторов всегда есть значительные преимущества, ибо, консерватор никогда не станет очернять историю своего народа и государства. Всё потому, что всегда с уважением относится к их базовым архетипам. Для консерватора вертикаль государства, его традиционность – а в случае с Россией – тысячелетняя укоренённость в веках, самопожертвование и святость элит, диспозитив насилия, Традиция и имперская экспансия – есть норматив, принимаемый по умолчанию, как красная нить всей русской истории, проходящая сквозь все её периоды. В отличие от либералов и социалистов, которые, придя к власти революционным путём, пользуясь возможностью, всякий раз начинают историю своей государственности заново, камня на камне не оставляя от предыдущей исторической эпохи. В этом смысле, если иметь ввиду не революционное продолжение нынешней российской государственности, то оно уже только в этой связи будет консервативным.

Консервативный подход к истории

Консерватор может критиковать отдельные стороны нынешней государственности, например, либеральные подходы или левый уклон в социальных трансформациях – атомизацию, раскрепощение, атеизм, прогрессизм и позитивизм левых политических компонентов, но он всегда будет продолжать её, доставляя к предыдущему тысячелетнему фрагменту, не обнуляя и не перезагружая всё предшествующее. Рассматривая всю ось русской истории как единый проект, не разрываемый смутами и революциями, но лишь временами угасающий и вновь вспыхивающий с ещё большей яркостью, консерватор видит русскую историю цельно.

На этом основании можно принять в качестве аксиомы, что грядущая государственность России, если иметь ввиду её продолжение, а не новый рестарт, будет консервативной. С этой отправной точки и следует начать её идеологическое конструирование.

Взять, для примера, предложенную ранее типологию периодов российской государственности – государство Ивана III, государство Петра I и государство Ленина. Для того, чтобы продлить линию преемственности от них нынешнего государства Путина в плане политического устройства, необходимо вычленить общий для них компонент, чтобы сохранить и продолжить его вперёд.

Политическое устройство – государство-империя

Неотменимой чертой политического устройства во все эти периоды является форма традиционной государственности, а именно, государства-империи (в отличие от нетрадиционной формы государства-нации, предложенной Модерном в XVII-XVIII вв). При этом стоить отметить, что наша империя, архитипически воспринятая от Империи Чингисхана и от Византийской империи – является сухопутной, где центр обустраивает периферию (имперскость), в отличии от морских империй Запада, реализующих эксплуатационный принцип со стороны метрополии в отношении своих колоний (империализм).

Государство-империя централизовано политически, но допускает социальный плюрализм, вплоть до правового, на периферии, вмешиваясь только тогда, когда конфликты внутри империи угрожают её целостности. Субъектами государства-империи являются народы и этносы, а не атомарные граждане, классы, или политические нации Модерна. Империя предельно агрессивна вовне, но довольно лояльна к своим внутренним субъектам до тех пор, пока они не начинают вести себя деструктивно.

Такое государство имеет изменяющиеся границы, постоянно включая в себя новые субъекты, и оказывает влияние на пространства вовне, неся туда своё мессианство, веру, идеологию и государственные интересы. Всеми этими признаками обладали и империя Ивана III, создавшего правовую основу – Русскую правду – именно под формат государства-империи и принявшего византийский имперский герб вместе с формой государственности, собирая русские земли; Империей в силах стало государство Петра I, первым объявившим себя, собственно, императором; и даже, как ни парадоксально, государство Ленина, который отказался от идеи жертвования государством ради мировой революции, сначала отложив эту жертву, а затем и вовсе взявшись за восстановление российской государственности в не меньших чем прежде масштабах. Что и продолжил Сталин, распространив влияние советского государства-империи на половину мира.

Продолжая эту логику, преодоление Путиным смуты 1990-х, когда сознательной программой либеральных элит был распад российской государственности и поглощение её фрагментов глобалистским Западом, должно рано или поздно привести к традиционному для России формату государства-империи. Это может осуществить как сам Путин, так и его преемник. Но без этого возвращения российская государственность в своей политической части никогда не станет устойчивой.

Имперский формат государства является легитимным в глазах народа, он удобен и привычен для элит, он естественен для интеграции большого пространства Евразии. Собственно, часть шагов в этом направлении уже сделана – деполитизированы субъекты федерации, скреплённые федеральными округами, снижен статус губернаторов, повышен статус народов и этносов, для всего многообразия которых легализована традиция и культура.

Во внешней политике от либеральной доктрины Россия перешла к реализму – ещё один шаг к имперской внешней политике, когда наш, русский культурно-исторический, цивилизационный тип станет матрицей для воссоединения большого пространства Евразии на следующем этапе.

Суверенная экономика

Теперь экономика. Государство Ивана III впервые в истории воплотило модель экономического суверенитета, избавившись от дани и других выплат внешним силам. С этого момента суверенная экономика стала главной чертой российской государственности, сохранившись не только при Петре, но и при Ленине, и окончательно закрепившись в основе нашей экономической системы при Сталине.

Единственный период, когда мы утратили экономический суверенитет – это опять таки смута 1990-х, являющаяся точкой перелома, парадигмального перехода от государства Ленина к нынешнему государству Путина, который вновь восстановил суверенитет над экономикой. При этом были осуществлены системные изменения – устранена тотальная плановость советского периода (хотя планирование в крупных отраслях под государственным контролем можно было бы и восстановить); устранён олигархический нарост, использовавший экономические инструменты давления для влияния на политику и борьбу за власть; созданы госкорпорации, сконцентрировавшие остатки недорастащенной государственной собственности по нескольким приоритетным направлениям.

В целом же, суверенитет государства над экономикой восстановлен, это традиционно для нашей экономики со времён Ивана III, и, следовательно, будет продолжено и далее как естественная и легитимная в глазах народа экономическая модель, возможно с добавлением большей экономической плюральности и многоукладности, что свойственно экономикам государств имперского типа.

Русская армия и флот

Третьим столпом российской государственности является, как известно, «русская армия и флот», и здесь главной отличительной их чертой на протяжении всех эпох является русский идеализм и самопожертвование, готовность сложить голову за отчизну и «други своя». Будь то времена Ивана III, Петра I, где, даже не смотря на четвертьвековую повинность, солдаты не роптали, а дворянство умирало за Царя и Отечество, считая это своим предназначением; или же времена государства Ленина, начавшего восстановление армии именно на идейных основах, синтезировав в ней военспецов – носителей царской традиции русского героизма и самопожертвования, и народный компонент русского служения, начавшего становление ещё во времена Петра.

Советский солдат Красной армии умирал за Сталина, увидев в нём архетип царя, и это было легитимно со стороны народа-победителя. Осуществив перевооружение армии, уже, казалось, безнадёжно устаревшей и разложенной в приснопамятные 1990-е, Путин, не смотря на все травмы либеральной смуты, сумел сохранить тот самый героический дух, помогавший русским побеждать на протяжении всей нашей тысячелетней истории. И даже сегодня, не смотря на некоторую коммерциализацию армии, а так же использование русского героизма за пределами России в полулегальном «частном» формате, русский воин всегда остаётся идеалистом и умирает за Родину, за народ, за Отечество, даже когда внешне оформлен как «наёмник» или «частный военный».

Развиваясь в таком ключе, армия грядущей путинской России будет сохранять в себе весь свойственный ей идеализм и самопожертвование, окончательно изживая какую либо материалистическую мотивацию, и всё более становясь именно русской, а в перспективе ещё и имперской армией, возвращая себе былые мощь, непобедимость и абсолютную поддержку народа.

Культура и религия

Ну и наконец, четвёртый столп российского государства, устремлённого в будущее, это русская православная вера, получившая полную государственную институционализацию во времена Ивана III, изрядно подточенная синодальными реформами во времена Петра I, но, во многом из-за этого сформировавшая культурную матрицу России, сохранившуюся во времена государства Ленина, и восстановленную во всей полноте – и в плане культуры, и в плане религиозных институтов и их влияния на государство и народ в эпоху Путина. И если при Сталине Русская православная Церковь вновь обрела полноценное патриаршество, окончательно восстановленное вместе с духовными образовательными центрами в 1943 году, то при Путине роль и влияние православия распространилось настолько, насколько у него самого хватило сил и возможностей.

Сегодня уже никто не ставит под сомнение именно православные основы русской культуры, и этот тренд будет лишь укрепляться, выходя далеко за рамки нынешнего политического цикла, гармонично синтезируясь с формой традиционного государства-империи и русской армией, всегда имеющей высшую, надматериальную цель – сражаться, побеждать и умирать за Христа!

Отрицая предшественника

Конечно, русская история не была бы русской, если бы не обладала своей спецификой в вопросах преемственности и передачи власти. Давно подмечена, анализируя весь тысячелетний цикл российской государственности, одна ключевая особенность: каждый последующий царь, генсек или иной лидер, выстраивает свою политическую модель во многом на отрицании своего предшественника, даже при внешней лояльности (что впрочем, случалось не часто). Такова особенность русской политической культуры. И Путин, конечно же, передавая основные компоненты своей государственности своему последователю – в ходе мягкого или жёсткого, как сейчас модно выражаться, трансфера власти, – вместе с константными столпами русской государственности, неизменными в своей сути (если речь не идёт о смуте или революции), передаст и сменяемые компоненты. Что-то, что будет отброшено любым последователем, как бы он не относился лично к Путину и ко всему тому, что ему удалось сделать.

Что ж, мы должны быть готовы и такому сценарию, заранее обрисовав тот спектр компонентов государства Путина, которые не жалко, а некоторые из которых даже полезно было бы отбросить.

В первую очередь это касается всего либерального. Либерализм, как показывает опыт нашей истории, чужд русской действительности онтологически, бытийно, полностью и во всех проявлениях. Все либеральные потуги и эксперименты всегда и закономерно заканчивались и продолжают заканчиваться провалом. Можно, конечно создавать его русские вариации, можно брать отдельные локальные компоненты, можно дозировать, но всегда либерализм для нас – это разложение и упадок.

Россия – не место для партий

В этой связи вполне можно было бы пожертвовать всем либеральным, что мы найдёт в указанных трёх эпохах русской государственности, и что оттуда сохранилось до наших дней. Не говоря уже о привнесённом в период смуты 1990-х. Например, любое западное влияние на политическое устройство страны. Стоит ли говорить, что сама по себе представительская демократия – явление исключительно западное, к нам привнесённое. Все эти парламенты и партии с их выборами – не являются следствием нашего политического опыта, но заимствованы на поздних этапах романовского периода, симулировались в государстве Ленина-Сталина и насаждались особенно активно в смутные 1990-е. Путин, конечно, сохранил все эти чужеродные для нас элементы, а вот его преемник это делать не обязан. Мы итак переживаем кризис коммуникаторов, представленных парламентскими партиями, а в лице непарламентских имея сплошь симулякры и пародии, так не легче ли всё это разом отбросить, не заморачивась тяжёлым и, по большому счёту, ненужным реформированием. Вместе, кстати, с самой т.н. «западной демократией».

В конце концов, мы уже имеем развитую систему высокотехнологичных коммуникаций, позволяющую воплотить модель традиционной для России прямой демократии, вечевой в своих истоках, активно использовавшейся во времена Ивана III, да и во времена Петра, и в системе советов ленинского государства, но переведённой в цифровой формат. Так что мешает нам сегодня вернуться к прямому волеизъявлению, реализовав модели «электронной демократии» или же «электронного правительств», где народ станет соучастником управления страной, по крайней мере, будет услышан напрямую, без давно уже негодных посредников.

Пожертвовать всем либеральным

В экономике вполне можно пожертвовать духом монетаризма, финансизма, виртуальной экономикой в целом, вернувшись к многоукладным моделям хозяйствования с элементами государственного планирования – что следующий президент вполне может сделать одним из главных пунктов своей программы.

Так же несложно пожертвовать любым проявлением коммерциализации в армии. Несложно пожертвовать атеизмом и оголтелым материализмом, бескультурьем или же «культурой победившего хама». Для упрощения задачи можно вообще взять все смутные периоды русской истории, и выявляя самые их деструктивные компоненты, отбрасывать их смело, как совершенно не нужные. Особенно это касается «святых 90-х», из которых можно выбросить всё подчистую, всё, что было тогда «свято» для хапуг, ворья, и откровенных предателей – агентов Запада, занимавшихся ускоренным демонтажём русского тысячелетнего царства, да ещё и с прибытком для себя лично.

В общем, «это только кажется, что выбор у нас есть». «В действительности никакого выбора у нас просто нет». Россия может быть только Великой евразийской Державой имперского типа с автаркийной многоукладной экономикой, сильной армией и православными консервативными ценностями. Ибо давно замечено, что стоит нам только слегка отклониться от этого константного алгоритма нашего цивилизационного существования, начать экспериментировать с идеологией, некритично перенимая что-то извне, в основном с Запада, как мы погружаемся в нескончаемую череду кровавых конфликтов, смут, социальных катаклизмов, в состояние распада и хаоса, всякий раз начинающих русскую историю сначала. «Россия может быть либо Великой, либо никакой». В этом секрет долгой русской государственности, суть которой – Великая Империя народов, устремлённая в Вечность.