Либерализм и либерастия в действии

Сергей Белкин

Откуда он взялся на нашу голову этот либерализм? Когда он проник в Россию – не просто как идея, а как власть, как система государственного устройства? Чем это было вызвано?

Либерализм манифестирует себя как комплекс принципов, отстаивающих различные свободы: духовные, политические экономические. Классический либерализм возник в Европе в 18 веке и причины его возникновения известны. Отметим, что Россия не была в стороне от борьбы за «разные свободы». Идеи свободомыслия (вольнодумства) всегда присутствовали и проявляли себя в различных формах. И в интеллектуальной сфере, и в политической: от Радищева и Декабристов до народовольцев и революций. Свобода – в самых разных областях жизни – привлекала, за нее боролись. После Февральской революции Россия была провозглашена «самой молодой демократией Европы». Октябрьская революция и строительство социализма тоже были стремлением перейти «из царства необходимости в царство свободы».

Достижения социализма впечатляют, как впечатляет и плата за эти достижения. Строительство социализма и коммунизма в СССР столкнулось с глубокими противоречиями, как внутри самой идеологии, так и практической ее реализации. Проблемы ощущались во многих сферах жизни. Казалось, что причина этих проблем в комплексе тормозящих ограничений – и в политической и в экономической и духовной сферах.  Лозунги перестройки были призывами к «свободам»: больше демократии, гласность, права человека и пр. Так что либерализм проникал в страну в благоприятный для его восприятия момент: в процессе борьбы с системой ограничений, характерных для СССР в его заключительной фазе. Развитие страны требовало отказа от этих ограничений и в конце 80-х многие были сняты: и в политике, и в культуре и в экономике. Ожидалось, что страна стремительно пойдет вперед, но дело пошло совсем не так. Оказалось, что желанные «свободы» и «либеральные ценности» – не одно и то же.  Яд либерализма проник во власть и в умонастроения многих, начался развал страны, экономическая деградация, культурное падение, обнищание населения, криминализация всех сторон жизни.

Результатом перестройки является не только перехват системы власти, но и глубочайшая смена мировоззренческой парадигмы: от «человек человеку – друг» к «человек человеку – волк»; социализм – умертвить, капитализм – построить. Группировке, захватившей власть в СССР и в России, идеально подошли лозунги о «либерально-демократическом устройстве» и «рыночной экономике». За лозунгами, разумеется, имелось онтологическое ядро – неолиберализм.

Либерализм – сложное и влиятельное явление мировой истории. Классический либерализм XVII-XIX вв. сформировался в связи с проблемой индивидуальных свобод. Обсуждались такие вопросы как «естественные права человека», «верховенство права», «частная собственность», «ограничение власти» и др. Очень важным в становлении классического либерализма было его противостояние с властью церкви, в связи с чем велась борьба за «свободу совести» и «приоритетность разума», отстаивались идеи эволюционизма и науки вообще.

Причины последующей трансформации классического либерализма в сторону неолиберализма – переход от феодализма к капитализму и развитие капитализма. В центре внимания оказались экономические свободы: конкуренция, и принцип невмешательства государства (laissez faire). Стремление капитала к власти рождало призыв к политическому плюрализму и демократии. После прихода капитала к власти возникли заботы об укреплении и удержании властных рычагов. Либерализм превратился в неолиберализм. Появились новые направления дискурса: рост значимости социальной сферы; дальнейшее расширение избирательного права; возрастание роли государства в экономике; признание необходимости модернизации либерализма и существования его национальных особенностей.

Стремление к свободе – естественная потребность человека. Но если у вас есть потребность, значит вами можно управлять. Всякая потребность – рычаг управления человеком, людьми, обществом. Вопрос лишь в том – как ее сделать доминантной, как «зациклить» общественное сознание на этом, сделать  «свободу» – idée fixe, золотым ключиком решения всех проблем. Подчеркнем важный элемент неолиберализма как политической технологии: сформировать дискомфорт от осознания и ощущения «несвобод» и внушить народу потребность в свободе.

И это удалось проделать. Те величайшие свободы, которые справедливо считали завоеванием социализма, – отброшены, забыты, «не приняты в учет». Советское общество к ним привыкло и воспринимало как данность, а потому и не насторожилось, когда их «выносили из дома»: оно уже было зациклено на тех «несвободах», которые имели место, которые стали восприниматься как корень всех проблем. Свободные выборы, гласность, возможность выезда за границу, свобода частного предпринимательства и пр. – вот что было возведено в ранг высших ценностей. И трудно винить народ, который на это «повелся»: все это действительно важные возможности, которых люди были практически лишены. В ходе «реформ» все это было действительно «даровано» народу. А вот то, что за это придется поплатиться лишениями иного рода – об этом тогда не думали. Когда все это произошло – было уже поздно: ценностная платформа бытия государства сменилась.

Были ли реформы 90-х либерально-демократическими? В какой-то мере – были. И выборы, и свобода СМИ, и «заграница», и бизнес – все закружилось-завертелось. Но при этом – практически мгновенно – у всех этих процессов появилось общее «лицо»: харя алчного циничного негодяя, готового на все ради власти и денег. Ничего либерально-демократического в приватизации 90-х, в захвате СМИ, в рейдерстве, в семибанкирщине, чеченских войнах и прочих достижениях «святых девяностых» – уже не было. Откуда она взялась – либерастия – современный российский мутант либерализма, вобравший в себя худшие его черты, развивший, вдобавок, еще и специфические дегенеративные свойства? При рассмотрении государства как живой системы, – что на наш взгляд является обоснованным, – становятся оправданными многие витальные метафоры: наряду с общепринятым «развитием», можно говорить о заболевании и лечении. В этой связи оправдана и морфология предложенного термина: «либерастия» – это тяжелое социальное заболевание. Соответственно, носители и распространители этой заразы – либерасты.

Неолиберализм сейчас

Современный либерализм существует в форме неолиберализма. Поэтому когда в публицистике или на бытовом уровне говорят о либерализме как актуальном явлении, имеют в виду неолиберализм, укорачивая это слово для простоты и доходчивости речи. Мы тоже будем так поступать или делать специальные оговорки.

Неолиберализм в своем развитии прошел разные фазы. Призывы неолиберализма конца ХХ века: больше рынка, больше демократии, меньше государства, меньше социальных программ. Теоретики неолиберализма награждались Нобелевскими премиями по экономике: фон Хайек, М. Фридман, Дж. Бьюкенен, Г. Беккер. Образцами неолиберализма становятся рейганомика и тэтчеризм. Впоследствии, неолиберализм, оставаясь либерализмом по концептуальной сути, сместил акценты в своих взглядах.

После кризисов конца 90-х и нулевых, после провалов рекомендованных неолиберальным МВФ  «терапий» в разных странах, нарастает критика неолиберализма. Ширится движение антиглобалистов, протесты сопровождают почти все заседания и встречи Всемирного банка «Большой семерки» и «Большой двадцатки», Всемирного экономического форума, Евросоюза.  В некоторых странах возникают «правые неолибералы», оперирующие понятиями «национального интереса». «Нобеля» дают уже критикам неолиберализма: Амартье Сену и Джозефу Стиглицу, настаивающими на привнесении этического измерения в либеральную экономику. Все это привело к рассуждениям о закате неолиберальной гегемонии и даже к заявлениям о его конце, крахе и предпосылкам для «Поствашингтонского консенсуса». Следует, однако, ясно осознавать: крах неолиберализма – иллюзия. Неолиберализм крепок, здоров и продолжает развиваться.

Почему так? – Прежде всего, потому, что неолиберализм как  инструмент, как орудие и оружие достаточно хорош для тех, кто им оперирует. Во-вторых, в мире нет антилиберального влияния (и интеллектуального и организационного), сопоставимого по мощи с неолиберальным. Неолиберализм создал беспрецедентно мощную, широкую и первоклассно оснащенную мировую сеть интеллектуальных, стратегических, исследовательских и образовательных центров. Не углубляясь в этот вопрос, перечислим некоторые широко известные названия: общество «Мон-Пелерин», Бильдербергский клуб, Трехсторонняя комиссия, фонд «Херитэдж», фонд Карнеги, Корпорация РЭНД и т.д. Что касается России, то во всех вузах страны преподается только и исключительно курс либеральной «Экономикс», да и в образовательных стандартах гуманитарных дисциплин, а также всей школьной педагогики превалирует либерально-ценностный подход. Существуют и мощные центры либеральной мысли, такие как ВШЭ, «Институт Гайдара», Центр стратегических разработок,  Горбачев-Фонд, во многих институтах РАН доминирующей идеологией является либерализм. Мировой неолиберализм обладает огромной сетью СМИ – во всех странах и на всех языках. Не является исключением и Россия, в которой действуют хорошо организованные сети поддержки и координации своих сторонников. Так что неолиберализм обладает исключительным интеллектуальным ресурсом, оказывающим влияние на все стороны жизни во всех странах. Либералы очень высоко ценит роль интеллектуальных центров. В свое время, когда эту интеллектуальную мощь еще предстояло создать,  фон Хайек подчеркивал особую роль интеллектуалов, институтов и идей в становлении социализма, анализируя весь период от становления марксизма и развития социал-демократических идей в Европе, до победы социалистической революции в России и ее последующего беспрецедентно мощного экономического и политического развития. Фон Хайек фиксирует как «социалистические идеалы определяли мышление более активных индивидуумов». Как только интеллектуалы обратились к социалистическим идеям, пишет Хайек, ничто уже не мешало «взглядам, которые разделялись интеллектуалами, стать решающей политической силой»… Увы, но мы свой собственный опыт в становлении и развитии интеллектуальных ресурсов отбросили, став эпигонами чужой парадигмы.

Есть у нас в России антилиберальный интеллектуальный центр, способный оказывать влияние на политику государства? Увы: такого у нас ни в формате think tank, ни в формате института или фонда – нет. Вероятно, единственное, о чем можно говорить, это о формате клуба и назвать в этой связи, быть может, один-единственный: «Изборский клуб».

Неолиберализм – как стратегия – весьма гибок. Широтой отличаются и сферы жизнедеятельности, в которых можно достаточно определенно распознать либеральные принципы. В этой связи говорят о либерализме политическом, экономическом, культурном, а также социальном и др. Мерой «либеральности» является степень свободы от чего-то или для чего-то. Основная точка отсчета – роль государства, мера свободы от влияния государства, установления им норм, уровнем контроля за соблюдением этих норм. Удобной для визуализации этих характеристик представляется так называемая «диаграмма Нолана».

Рис.1 Неолиберализм в координатах диаграммы Нолана

По одной оси откладывают влияние государства на личную свободу: от тотального контроля всех сфер жизни, до полного невмешательства ни во что. По другой оси – степень экономической свободы, предоставленной государством. Современный неолиберализм на этой диаграмме занимает область по диагонали. «Левые» и «Правые» (Консерваторы) неолибералы достаточно отчетливо проявлены, например, в США: нам следует не путать и помнить, что американские консерваторы – либералы до мозга костей и в этом смысле противоположны нашим консерваторам, выступающим против либерализма. В левом нижнем углу – автократические и тоталитарные режимы, в правом верхнем – несуществующее в реальности либератарианство.

А теперь я эту благостную картинку покрашу черным цветом, – да так, что почти ничего и видно не будет. Я просто напомню, что радикальным и бескомпромиссным попранием свобод – экономических, прежде всего – стало объявление Евросоюзом, США и другими «либеральными» странами, санкций против России. При этом под санкции попали не только «Россия Путина», но и свои собственные бизнесмены и компании со всеми работниками и членами их семей, под санкции попали и бюджеты этих стран, не досчитывающиеся налоговых поступлений от сотрудничества с Россией, денег не досчитались и многие социальные программы… И все это – авторитарным росчерком пера «либеральных» политиков. Неолибералы у власти сами решают – кому тут «свобода», а кому – «санкции» и «дисциплина».

Так что диаграмма – полезная, но реальность куда интересней и сложнее.

Задача экономического либерализма – заботиться о расширении рынка (в широком смысле) в связи с неустранимым свойством западной (неолиберальной) модели экономики: т.н. «модели экономического роста». Основные инструменты роста: расширение рынков и стимуляция спроса. Эти цели – выше неприкосновенности либеральной догматики. Как только возникают более или менее влиятельные протестные движения, принципы и лозунги, мировой неолиберализм готов их рассмотреть, учесть, принять во внимание и сделать своими. Более серьезные проблемы неолиберализма – в самой его сути. Среди них есть и неустранимые, которые рано или поздно приведут его к настолько кардинальной трансформации, что у явления появится новое наименование. Возможно, это назовут постнеолиберализм, или как-то иначе. А пока с большим или меньшим успехом удается трансформировать систему, видоизменять ее, сохраняя при этом жизненно важное ядро.  Скажем, фундаментальные противоречия между мировой финансовой системой и глобальной экономикой, между глобализацией по-американски и стремлением к формированию валютно-экономических зон (многополярный мир), пытаются разрешить, не отказываясь при этом от собственной доминирующей роли. Мировые финансово-экономические кланы готовы перейти от корпоративно-разделенной карты мира, к карте с относительно сильными государствами, которые будут «наводить порядок» на своих территориях, – при условии скоординированной с кланами глобальной политики. В этом смысле борцы с либерализмом почти всегда бьют мимо цели, вступая, скажем, даже не в дискурс, а в борьбу с неолиберализмом за роль государства, за право на национальное своеобразие и сохранение традиций. Современный неолиберализм совсем не против этого, но признаваться вслух – невыгодно: то, что неолибералы могли бы безо всякого для себя ущерба отдать даром, будет куплено борцами с ним по сильно завышенной цене.

Неолиберализм по-настоящему опасен не проповедью индивидуализма (вместо коллективизма), не  манией «прав личности». Он страшен и опасен тем, что он и этого не дает. Он заманивает в пространство, где якобы каждый – неповторимая личность, где права каждого – защищены, где реализуются все возможности развития, творчества, – любой свободной деятельности, где все окружающие также свободны, защищены, развиваются и  самореализуются. Но на самом деле неолиберальное общество этого всем как раз и не дает, причем не потому, что на всех «свободы и творчества» не хватит, а потому что не хочет этого, боится этого и цинично пресекает любую возможность построения чего-то подобного. Либералы-зазывалы, либералы-субъекты заманивают простодушных. Простодушный человек, пошедший на поводу у либеральных ценностей и призывов, получит суррогаты свободы, суррогаты развития и роста. Но каждый либерал-объект уверен, что уж он-то – избранный и уж его-то – ждет успех. На самом деле, подлинный рост и расцвет – для либерал-субъектов, а не либерал-объектов. Эрзац-свободы, эрзац-ценности, эрзац-развитие… Либерал-объекты должны удовлетворяться  в пределах нижних слоев пирамиды потребностей.

Философские рефлексии

Либерализм и неолиберализм являются не только определенной практикой и движением, но и философским течением. Это довольно обширная область знаний и ни рамки, ни цели этой статьи не призывают нас к попытке составления соответствующего обзора. Коснемся лишь некоторых частных вопросов, имеющих отношение к нашим задачам.

Самая глубокая и самая накаленная сфера дискуссий о либерализме относится к противопоставлению либерализма и религии. Третьей «осью» этой системы координат является гуманизм. В центре внимания либерализма находятся свободы человека, в этом смысле он является одним из аспектов гуманизма, являющегося по определению антропоцентрической системой взглядов и ценностей. Что касается религиозной традиции – не только христианской – то в ее центре находится Бог, Создатель, а не человек. Попытки приравнять человека и Бога, и, тем более, – возвысить человека над Богом, отнестись к нему как к высшей ценности, – не могут быть приняты религиозным мировоззрением. Но призывы «к свободе» – манят. В этой связи предпринимались и предпринимаются попытки снять возникающие противоречия. Гуманизм (и либерализм) сформировали такие свои формы, как теистический и атеистический гуманизм, а также некоторые виды прагматического гуманизма, выводящего свою систему ценностей за рамки этого противопоставления и сводящие всё к набору норм и правил поведения в обществе. Теистические гуманизм и либерализм основаны на признании возможности сотрудничества человека и Бога в движении к спасению. Атеистический гуманизм зачастую принимает форму латентной религиозности, квазирелигии без Бога, – близкой к этому была коммунистическая идеология в СССР. Вся критика, которой на протяжении столетия подвергались гуманизм и либерализм со стороны русских философов, исходила из христианского неприятия «человекопоклонения», а также трагизма революции и богоборческой практики строительства социализма. Этот глубокий ценностный раскол никуда не делся, он столь же актуален сегодня, как и сто лет тому назад. Неприятие наших современных либералов той частью общества, которая свой ценностный базис ощущает в православии, в той или иной форме консерватизма – цивилизационного, национального, государственнического и пр. – проистекает, в том числе, и отсюда. И если для религиозных консерваторов никакая идеология, в центре которой не находится Бог, – неприемлема в принципе, то у светских традиционалистов дискомфорт вызывает смещение иерархии ценностей в сторону индивидуализма и существенное понижение ценностного статуса государства. Но политический либерализм (и неолиберализм) – очень гибок: оставаясь антропоцентричным он предлагает идеологические гаджеты с различными наборами опций и отличающимся дизайном. Неолиберализм не догматичен и не строит свой интерфейс на отрицании чего-либо, он «клиентоориентирован» и обращается с привлекательными призывами «к свободе». А уж потом каждый, кто взыскует какой-то личной или общественной свободы (свободы «от» или свободы «для») – приписывает либерализму свои ожидания и соотносит себя с ним.

В пространстве публичной политики, предельно загаженном отравой, предназначенной для промывания мозгов, эти глубокие – мировоззренческие – расхождения перестают работать с той заданностью, с которой они должны были бы работать. Прежде всего потому, что мало кто способен соотносить свои политические симпатии-антипатии с собственным мировоззренческим базисом.

Не станем погружаться в дальнейшее обсуждение философской проблематики либерализма. Позволим себе лишь некоторые уточнения. В частности: утверждение о том, что неолиберализм «ушел из модерна в постмодерн» – не совсем точно. Никуда он не ушел! Его пропагандисты и промоутеры уводят туда ведомых, но это совершенно другой вопрос. Неолибералим – как технология – гибок, но точен.  Аналогией может служить, скажем, вор или мошенник, находящийся «при исполнении»: он оперирует предельно конкретными категориями и доверяет лишь измеряемым оценкам в виде сигналов своих пяти чувств.  Он при этом может использовать и использует приемы обмана, но сам он – как инструмент – по возможности, точен и однозначен. Так и неолиберализм. Никакого постмодернисткого смешения и перепутывания ценностей в неолиберализме – и как в доктрине, системе ценностей, и как технологии управления – нет: все очень четко распознается и отслеживается. Другой вопрос, что иллюзию моральной аномии и ценностного равноправия следует, с точки зрения неолибералов-практиков, внедрять в менталитет потребителей и обслуживающих их интеллектуалов и шаманов.

Напомню анекдот про «постмодерниста Моню». Мальчик Моня считался в классе дурачком. Он не умел различать монеты по их номиналу и когда ему предлагали взять себе на выбор любую, он выбирал пятак – потому что он самый большой. И совершенно игнорировал рядом лежащие 10 и 20-копеечные монеты. Дети любили потешаться над Моней, регулярно предлагая ему выбрать монетку. Один мальчик пожалел Моню и решил рассказать ему правду, объяснить, что на 20-копеечную монету можно купить в четыре раза больше, чем на пятак. На что Моня ответил: «Я знаю, но если я начну брать 20 копеек, они перестанут предлагать, а так я почти каждый день имею по пять копеек.»

Так что те, кто «ведут игру», кто в стратегии неолиберализма является субъектом, а не объектом, никакого постмодернистского хаоса в самой стратегии и в собственных головах не допускают. Хаос внедряется и поддерживается только в среде потребителей, работников и электората, то есть, – «в народе», как его идентифицируют неолибералы. Полагаю философское рассмотрение неолиберализма в системе координат модерн-постмодерн не слишком удачным подходом.

Представляется перспективным анализ в координатах «классика-неклассика-постнеклассика». Триада «классика-неклассика-постнеклассика» предложена для описания трех этапов развития науки, вернее видов и способов познавательной деятельности. Либерализм и неолиберализм как парадигмы деятельности, соответствуют стадиям «классика» и «неклассика», – как по сути, так и по времени появления. Либерализм (классика) описывает и конструирует мир как «механический механизм», в котором следует установить определенные правила (принципы либерализма) – и тогда «все будет хорошо». В либерализме четко определены позиции и роли субъекта и объекта, установлены неизменные правила их взаимодействия. Неолиберализм, возникший как протест и против замороженных статусов объекта и субъекта, и против незыблемых правил, являет собой типичную «неклассику». Реальный мир не механистичен, он – сложнее, он саморегулируем; изменчивы и субъект-объектные статусы и связи и отношения. Неклассический неолиберальный подход является одновременно и реакцией на изменчивость мира и средством, участником этих трансформаций. Неолиберальный мир фрагментарно, локально саморегулируем. Однако его расширение, глобализация уже привели к противоречиям, которые могут быть познаны лишь при постнеклассическом подходе, каковой пока в этой области знаний пока не сложился. Мир в ожидании постнеолиберализма. Вернее, как парадигма деятельности он уже наступает, но не описан, не отрефлексирован. Этот подход с неизбежностью возникнет, потому что учет ценностно-целевых и мировоззренческих параметров экономических и политических связей и отношений – насущная необходимость.

Современный мир сложен из многих моделей, одни из которых «ближе к капитализму», другие – «ближе к социализму», но в целом налицо та или иная степень конвергенции. Разнообразие неолиберальных подходов (левые, правые и т.п.) отражает этот процесс и влияет на него. При этом неолиберализм  – это не то, что можно «построить» (как социализм, например). Неолиберализм – это набор стратегий и тактик, позволяющих оказывать влияние на людей и на правительства с целью подчинения их собственным интересам. Главное при этом не конкретные детали, а общее следование объекта воздействия неолиберальным курсом на основе либеральной онтологии бытия. При этом временные отклонения от курса, политические и идеологические компромиссы, не просто допускаются, а составляют основу тактики неолиберального воздействия.

Подчеркнем: не только в России нет «овеществленного» либерализма в его идеальной сути, его нет и в других странах, включая те, которые позиционируют себя в качестве отцов, защитников, хранителей и распространителей либерализма. То же самое происходит и с другими великими идеями: так, например, в отношении социализма приходится оговаривать его «специфику» («китайская», «европейская» и пр.). Сказанное означает, что мы не можем апеллировать к какому-либо образцу  «канонического» либерализма (равно как и социализма): его не существует. Ценностный и идеологический комплексы – это одно, а построенное на их основе общество и государство – другое. Причем не только культурно-исторические и цивилизационные факторы модифицируют общие исходные принципы в особенное политическое устройство, но и временные, почти случайные причины, к которым относится персональный состав тех, кто на практике осуществляет властные полномочия. Именно этот фактор – мотивации и этический базис пришедших к власти – стал главным в России, именно он и породил либерастию. Будущие либерасты могли прийти к власти и под лозунгами «улучшения социализма» (так все и начиналось), или с какими-нибудь религиозными программами и т.п.  Не так давно путеводной звездой наших реформаторов (ставших либерастами) были лозунги строительства социализма-коммунизма. Они же призывали строить «социализм с человеческим лицом», но вскоре, когда их глубинные мотивации победили, стало ясно, что лозунги, призывающие к «свободам» – вполне эффективны для достижения подлинных целей! Лозунги лишь апеллируют к ценностной матрице, но вовсе не обеспечивают ее практической реализации. Мошенник всегда приноравливается к мотивациям и «чаяниям» объекта обмана, а для этого хороши именно лозунги и политические мантры.

Либерастия

Либералом можно стать по убеждениям, либерастом – в силу обстоятельств. Как тепло говорил о казнокрадстве один из авторитетных либерастов-златоустов: «Сидеть у ручья и не напиться? – да вы что!..».  Готовый стать либерастом, размышляет просто: если для  прихода к деньгам и власти, их удержания и обретения поддержки (внешней и внутренней) нужно провозглашать приверженность либеральным ценностям, то почему бы и нет?..

Причины и генезис формирования либерастии в России – переход от социализма к капитализму путем его уничтожения; приход алчных авантюристов («реформаторов») к власти; присвоение собственности государства путем уничтожения государства; забота об укреплении и удержании власти. Либерастия не является развитием либерализма в какой-либо его форме. В лучшем случае, можно говорить об эпигонстве, но не о локализации либерализма в России.

Для либерастии характерно отношение ко всем принципам и категориям либерализма как к симулякрам, как к лозунгам прикрытия. Например: неолиберализм считает важным и нужным более или менее активное, но непременное государственное вмешательство в экономику, отдавая предпочтение совокупности государственных мер по инвестированию различных сфер экономики, расширению объемов правительственных заказов, закупок, налоговому регулированию и т.д. – с целью развития (роста) экономики. Либерасты же, повторяя все эти слова как мантры, добиваются их внедрения с иными целями: сесть на «потоки» и «распилы». «Развитие экономики» (в чем бы оно ни выражалось) – не есть подлинная цель либерастов. Их подлинная цель – личное богатство, а модель государственного управления должна быть такой, чтобы у персон власти не возникало никакой ответственности ни за что, а уж само понятие «конечный результат» (как нечто, достигнутое в экономике и других сферах жизни страны) должно просто исчезнуть из обихода. Результат – это то, что оказалось в кармане либераста. Поскольку либерасты завладели имуществом ими убитого Советского Союза, то они не жалеют ни сил, ни красок в описании того, какой плохой была их жертва: типа – жалеть-то не о ком! Ну, – убили… Ну, – имуществом завладели… Так мы же каждому предлагали поживиться! Вот вы тоже – квартиру приватизировали… Так что не надо на нас наезжать. «Ничего у вас не украли – у вас ничего не было» (Е. Ясин)

Мы часто используем понятия «демократы» и «либералы» как близкие по смыслу, чуть ли не синонимы. Это, конечно, не так, и важно понимать, что лозунг демократов – за «власть народу», а либералов – за «свободы для всех». То есть «чистый либерал» готов «дать» народу свободы, избирательное право, выборы, – но не власть. Народ это чувствует и охотно воспринял афоризм: «демократическая власть – это не власть народа, а власть демократов». Добавим: и либералов.

Либерастов беспокоит не избирательное право само по себе, а ход и результаты выборов. До тех пор пока инструменты манипуляции сознанием (посредством системы образования и пропаганды) удерживают народ от бунта и создания угрозы власти, пока удается заполнять выборные органы «своими», то и отношение к этому принципу либерализма  со стороны либерастов – пассивное. Как только где-либо возникают нежелательные лица или явления, – в дело вступает как репрессивный аппарат, так и все способы интерпретации происшедшего в нужном ключе и шельмования неугодных.

В период захвата власти и собственности либерасты и думать не думали о признании существования национальных особенностей либерализма (чем озабочены европейские и американские неолибералы). Сейчас в самых светлых головах светочей либерастии такая забота появилась: «Я считаю, что нам удалось привнести или принести в Россию либерализм, но нам не удалось создать российский либерализм. Наш либерализм по-настоящему российским не стал, и это очень глубокая вещь, которая касается самых основополагающих ценностей либеральных, которые имеют приложение к истории, к экономике, к пропаганде, к политике, к правам человека, демократии и так далее. Мне это кажется очень важным вопросом, который никто пока ни в каком виде не сформулировал» (А.Б. Чубайс).

Анатолий Борисович – прав. Более того, он, анализируя путь, проделанный им и его подельниками,  видит и более глубокие вещи: «мы в основном в экономике жили, а экономическая наука — она либо наука, либо не наука. В этом смысле, либо ты по науке делаешь, что мы и пытались сделать, и это, конечно, и была либеральная экономическая наука. А если мы говорим не про экономику, а мы выходим шире, в гуманитарную сферу, в права человека, в этнические вопросы, вопросы национальной политики, демократии — вот здесь, конечно же, российский либерализм обязан иметь фундаментальные особенности, которых никто не придумал, которых никто не создал. Перевели, но корни не появились». Снова скажем: Анатолий Борисович – прав!.. Интересно: какой либерастический симулякр под названием «русский либерализм» родит эта раковая опухоль на теле страны?

Как социальный тип – Homo Liberastis не нов: к нему очень близок, например, Смердяков – персонаж Достоевского («Братья Карамазовы»). В предреволюционные десятилетия ХХ века либерасты разных сортов имелись в количестве немалом, были весьма заметны и влиятельны в самых разных стратах общества. В советское время они тоже никуда не делись, и не просто дожили до конца социализма, а, пройдя стадию «низкопоклонства перед западом», взросли до уровня диссидентов и обрели, наконец, бенефиты от гибели своей страны.

Ценностный мир либерастов состоит из материальных благ, заграницы, безмерно-тщеславной демонстрации богатства... Либерасты – все как один, включая тех, кто во власти – не стыдятся красть, и стремятся вывести свои семьи и награбленное/заработанное за рубеж. Либераст лишь размахивает лозунгами индивидуализма, но на самом деле он – стадное животное с признаками роевого самоорганизующегося интеллекта (Swarm intelligence), ощущает себя органической частью своего сообщества. Его псевдоиндивидуализм и убежденность в собственной избранности ярко и пошло проявляются в отношениях с теми, кто вне стаи…

Отметим, что у либераста может, например, не быть родного языка. Вернее, он, конечно, есть (родная мать с ним как-то же разговаривала во младенчестве), но этот язык не является очень уж высокой ценностью. И страна рождения – тоже не бог весть какая ценность. И страну, и язык он меняет легко и не заморачиваясь: соображения «уровня потребления» перевешивают любые сантименты. «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» – это про них.

Что касается каких-либо неудач либерального покорения России, то либераст видит причину, прежде всего, в качестве населяющего страну народа. Самих себя и всех вокруг они уверяют в том, что проблема в особой, генетической неприспособленности нашего народа к свободам. И не упустят возможности обосновать это исторической ретроспективой: нация рабов, тоскующая по сильной руке, которая без западного учительства вовсе пропадет…

В общем – вы узнали этот тип и не только уже опознали их в своем окружении, но и мысленно дополнили перечень признаков.

Понятие «либерасты» – наше, российское. Не слышал, чтобы, скажем, в Польше это слово использовалось. Но, похоже, что явление такое есть и там. Вот что о неолиберализме пишет Гжегош Колодко – министр финансов и вице-премьер правительства Польши в конце 90-х начале нулевых: «Неолиберализм это не только экономическое доктринерство и идеологический догматизм. Это прежде всего эффективный метод обогащения немногих за счет большинства. В этом его суть». Как видим, неолиберализм обладает схожими свойствами повсюду – как его ни называй. Недавно в одной дискуссии об экономических проблемах было – не без иронии – высказано следующее: «В мире более двухсот стран, почти все демократические и рыночные. Из них 7 – преуспевают, 20 живут более или менее сносно, а остальные, видимо, не читали учебников по экономике, не знакомы с этой наукой». Я не удержался и безо всякой иронии ответил: «Современная экономика – это наука именно о том, как семи странам преуспевать, двадцати – жить сносно, а остальным – учить экономику».

Экономика не может сама себя вылечить. Это могут сделать идеология и политика: они задают цели. Через экономику проявляются симптомы заболевания, и она же предоставляет свой инструментарий. Великая депрессия в США опознавалась через экономику, однако лечилась не только экономическими мерами, но и Американской мечтой.

Сумма идеологий

Россия – страна с богатейшей историей и насыщенной интеллектуальной жизнью, поэтому в нашем обществе не могут не присутствовать многие идеологии одновременно.

«Идеология – это система взглядов и идей». Казалось бы – с чем тут спорить: «идео» плюс «логос» и есть знание об идеях, то есть «система взглядов и идей». Однако, – уточним: идеология говорит не столько об «идеях», сколько об идеалах, то есть – высших ценностях. А это означает, что идеология не просто собрание идей, «игра ума», а – «идеалология». В ней содержится и программа действий: если осознаны высшие ценности, стало быть, наличествуют и цели и пути их достижения.

Перечни «основных идеологий», существующих в современной России, отличаются в зависимости от того, кем они составлены. Тот же Чубайс, например, в цитированном интервью говорит о трех идеологиях в России: либерализм, «левая» идеология и национализм.  С его мнением о национализме – как одной из трех «главных» – соглашаться не следует.

В России, конечно, есть националисты. Наиболее отчетливо они проявлены в наших «национальных» субъектах федерации. Есть и люди, называющие себя русскими националистами. Их несколько разновидностей, отличающихся различным пониманием категорий «нация» и «русские». Одни апеллируют к этничности, другие – к историческим формам государства («имперцы»), третьи – к религии (православие, язычество и т.п.). Русского этнического национализма в России, в сущности, почти нет. Т.н. «русский фашизм» мелькнул в 90-х, затем исчез, но создал долговременную основу для страхов (у Чубайса и ему подобных) и получения компенсаций (пожалуй, даже – ренты) как от своих, так и от зарубежных спонсоров за переживаемые фантомные боли и на борьбу с «русским фашизмом».

Выделив национализм как самостоятельную идеологию, Чубайс осуществил очень важную «операцию прикрытия», поскольку национализм может быть и либеральным и антилиберальным и каким угодно. Национализм без указания на конкретную специфику (места и времени), чаще всего еще не идеология, а лишь один из параметров, один из элементов матрицы ценностей. Опираясь на этот элемент, возводя его на уровень высоких приоритетов можно выстроить любую идеологию – хоть либеральную, хоть «левую» (чаще, конечно, – «правую») и любую модель государственного устройства: от капитализма и фашизма до социализма. Как организованное явление национализм (хоть русский, хоть нерусский) пока маловлиятелен, но либерастам важно не только указывать на его существование, но «вести с ним борьбу». Поставив вопрос: а есть ли среди наших либерастов националисты? – следует ответить: да, есть. Причем среди них есть и плохо распознаваемые (в этом качестве) «этнические нелегалы». Но, в первую очередь, именно они и сформировали и это чудо-юдо: либерастию.

Если уж выделять три наиболее влиятельных идеологии в России, то, наряду с либерализмом и «левыми» течениями (коммунисты, социал-демократы и т.п.) следует говорить не о национализме, а о комплексе условно консервативных течений, объединенных по признаку патриотизма, а также по неприятию доминирующей идеологии,  и близости этических оценок происходящего во многих сферах жизни страны. Этот комплекс не слишком точно описывается, его границы и его ценностная суть размыты и по многим частным вопросам перекрываются и с «левыми» и с либерастами, тем не менее, они есть и, несмотря на аморфность, являются важным «центром силы» российского общества, который нуждается и в осмыслении и в надлежащем управлении.

Терминология

А надо ли уточнять использование слов либерал и либеральный, надо ли отделять некий «либерализм вообще» от «нашей либерастии»? Ведь уже привычным стало всех их называть либералами, и все понимают – кто тут у нас либерал и что такое либеральная экономика и либеральные СМИ. Однако от научной точности словоупотребления зависит, все-таки, многое, – в том числе и в публицистике: в результатах ее воздействия. Тем более что есть отличное «уточняющее» слово-эпитет: «либераст», – весьма образно помечающее «наших либералов».  Благодаря этому нам легче «развести» эти понятия и избежать путаницы. При этом либерализм – и как сумма идей и принципов, и как идеология может существовать – наряду с другими идеологиями, – но не должен становиться доминирующей идеологией даже в формате «улучшенного» (не говоря уж о нынешней либерастии). А в обществе, в общественном сознании  должно быть ясное понимание ценностей и целей либерализма, необходимо разъяснение сути либерализма, неприемлемости для России многих его догматов и опасности строительства на их основе государственного устройства.

Отделение либерастии от либерализма (неолиберализма) может создать ощущение, что либерализм не просто «лучше» либерастии, а вообще – хорош. Это, конечно, не так. Спору нет: в долгой истории либерализма – и как философского и как политического дискурса – высказано и обдумано немало продуктивного и полезного. Но перечислять эти «пользы» здесь и сейчас нет нужды: оправдание либерализма или, тем более, его апологетика, не являются ни целью статьи, ни насущной политической потребностью. А вот о вреде, который производит либерализм в его современных агрессивных формах на все человечество – говорить надо. Глубинные мотивации либералов стоит знать, но, в реальной борьбе с либерастией можно руководствоваться простым и действенным правилом: «по делам их узнаете их». Кот, укравший колбасу, руководствуется не диетой и не доктринами, у него инстинкт: чую запах, вижу добычу – бросок! Так и либераст.

Бывают ситуации, обстоятельства, в которых все эти интеллектуальные тонкости неуместны и даже вредны. Солдатам и офицерам на передовой времен Великой Отечественной войны не обязательно было погружаться в детали становления идеологий фашизма и нацизма, думать об их корнях и заботиться о терминологической точности. Все это заменили простые и действенные слова: «фриц» и «немец». Как написал К. Симонов в 1942 году: «Так убей же немца, чтоб он, а не ты на земле лежал…». Это было и точно и оправдано. Поэтому я не призываю «исправлять» всю современную публицистику, призывающую «избавляться от либералов», поскольку мы находимся с ними в состоянии «холодной гражданской войны». Но постигать суть и особенности этого самого «либерализма» – призываю. Об отличии либерализма (как системы принципов, ценностей и идеологии) от либерастии – как стратегии и тактике врага, – знать надо. Прежде всего – тем, кто должен разработать план избавления России от либерастии.

Вот о чем надо позаботиться, так это о том, чтобы не произошла монополизация ими «борьбы за свободу вообще», – а они к этому стремятся вполне открыто. Мы должны не забывать, что в нашем русском менталитете и политическом словаре были и есть другие слова и концепции свободы и народовластия. Нам надо о них помнить и включать в свой лексикон. И пусть они борются за гнилой либерализм, а мы будем утверждать Свободу!

Либерализм – как норма российской жизни

«Норму» – базовые принципы – существования Российской Федерации определяет Конституция, принятая в 1993 году. Определяет ли она или какие-то иные документы высшего государственного уровня, ценностную матрицу государства?– Да, определяет, и мы укажем – какие именно. Но перед этим напомним – как с этим обстояло дело раньше и как обстоит в других странах. Формулировка и закрепление высших ценностей в письменных документах прошло довольно долгий исторический путь от религиозных заповедей и наставлений, закрепленных в священных книгах, до появления светских законов и отделения законов божественного происхождения от законов, установленных людьми. Произошло разделение на ценности духовные и ценности светские. Светские ценности закреплялись в виде законодательных норм, в том числе и таких, как Конституция. В тех светских государствах, которые не хотят или не могут класть в основу своего ценностного базиса священные книги (Библия, Тора, Коран и т.п.), элементы духовных ценностей внедряются в светские документы. В США, например, основным документом, в котором закреплены ценности, является Декларация независимости, предшествовавшая Конституции. В СССР в подобной связке выступали Программы КПСС и Конституции СССР. Так или иначе, но у любого государства имеется документ или документы, в которых «прописан» ценностно-мировоззренческий базис государства.

Какие же ценности «прописаны» в Конституции РФ и, – что оказывается важнее и красноречивее, – каких в ней нет? Классификация ценностных ориентиров, которые присутствуют в конституциях разных стран, позволяет выделить следующие типы аксиологических идеологем.

    1. Бог, религиозные и этические ценности.
    2. Историческая традиция государственности, апелляция к предкам.
    3. Государственное единство.
    4. Идеологический проект, апелляция к будущему.
    5. Национальное освобождение, суверенность.
    6. Международное позиционирование, характер взаимоотношений с другими государствами.
    7. Специфика национального жизненного уклада, особенности национального бытия.
    8. Права и благосостояние человека.

Посмотрим, как перечисленные ценностные ориентиры находят свое отражение в современной российской конституции.

Параметр «Бог, религиозные и этические ценности» в Конституции РФ полностью отсутствует.  Да, Россия – светское государство, но, например Конституция Швейцарии (тоже светское государство) открывается обращением: «Во имя всемогущего Бога, швейцарский народ и кантоны, чувствуя ответственность перед Творением…».

Второй параметр – «историческая традиция государственности, апелляция к предкам» – в Конституции РФ сформулирован так: «…соединенные общей судьбой на своей земле». Что утверждает данная фраза? Она не так безобидна, как может показаться на первый взгляд. Проводится мысль, что народы России объединились, создав государство не на основе какой-либо осознанной цели, сознательного выбора, а в силу действия некой судьбы,  сведшей их на одной территории.

Третий параметр: государственное единство. Конституция РФ: «…сохраняя исторически сложившееся государственное единство…». То есть «государственное единство России»  сложилось «исторически», без объяснения причин и оснований этого единения. Стало быть, ни у народа, ни у его политических лидеров не было мотивов и целей к «складыванию» государства. Ну, а раз оно сложилось само собой, то оно и высшей ценностью может не быть, и охранять его как-то не обязательно…

Четвертый параметр: идеологический проект, апелляции к будущему. В Российской конституции этот ценностный ориентир представлен в малосодержательной форме, что называется – общее место: «обеспечить благополучие и процветание России». О каком-либо «образе будущего» и речи не идет. Не может, в этой связи, идти речь и о стратегическом целеполагании.

Пятый параметр: национальное освобождение, суверенность. В Конституции РФ есть два смысловых утверждения: «возрождая суверенную государственность» и «исходя из общих принципов самоопределения народов». Заявлением о возрождении суверенной государственности демонстрируется отрицание советского периода государственного строительства. Подразумевается, что суверенности в рамках СССР не было, – что находится в противоречии с идей политического преемства Российской Федерации Советскому Союзу и факту непрерывности национальной истории. Апелляция к «общим принципам самоопределения народов» имеет в специфических российских условиях многоэтничности и вовсе дезинтеграционное значение. Используемое в контексте обоснования государственного суверенитета и единства России, это положение Конституции работает  в прямо противоположном направлении.

Шестой параметр: международное позиционирование, характер взаимоотношений с другими государствами. Место России в мире определено в Конституции РФ следующим образом: «Сознавая себя частью мирового сообщества…». Претензии на какую-либо субъектность отсутствуют. Нет указания на хотя бы невнятные «национальные интересы». Главный ориентир – международная интеграция. Более того, п.4 ст.15 ставит Россию в полную зависимость от международного права, причем на весьма низком правовом уровне (договор): «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора».

Седьмой параметр: специфика национального жизненного уклада, особенности национального бытия. Этот ценностный ориентир в Конституции РФ совершенно не отражен. Ощущение цивилизационной специфичности и национальной самобытности России авторам Конституции чуждо.

Восьмой параметр: права и благосостояние человека. Этот ценностный ориентир прописан в Конституции РФ со всей определенностью, можно сказать, – он в ней главный. Не только – главный – но и единственный, поскольку в перечне высших государственных ценностей (Вторая статья Первой главы) читаем: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства». И все! В этом ценностном ряду не нашлось места даже для самой России. Человек – ценность, государство само по себе – нет! В Конституции закреплена даже не иерархия ценностей (скажем: человек выше государства, – что было бы естественно ожидать в период, когда главным и единственным содержанием политики было разрушение всего советского), а просто отсутствие государства как такового в перечне ценностей. У него есть лишь обязанность охранять права личности.

К значимости социальной сферы либерасты относятся так же, как  рабовладелец к необходимости кормить рабов и даже защищать их. В Конституции есть почти бессодержательные, но позитивно звучащие слова: «Россия – социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека». Ну, и весь перечень причиндалов об охране труда, здоровья, оплаты труда и прочем, тоже, разумеется, там присутствует. Ценностный же статус людей в либерастическом сознании изменен: это не «народ – источник власти», это не народ, являющийся живым телом, организмом, высшей ценностью. Это – «работники», «электорат» и «потребители». Эти три функции нужны и должны находиться под контролем.

Характеризовать Конституцию РФ с точки зрения ценностного подхода иначе как либеральную и космополитическую невозможно. Так что правовой базис либерализма и оправдательный фон для либерастии надежно закреплены.

Либерасты против либерастов

Либерастические бесы из «святых 90-х» продолжают кружить над страной. Впрочем, – они не кружат над страной, а преспокойно пасутся на ее тучных нивах и смачно чавкают в ее закромах. При этом многие либерасты назойливо твердят, что они – оппозиция режиму. «Режим» при этом – тоже насквозь либерастический, но – со своим привкусом. Так что мы имеем либерастов двух сортов: одни – «системные либералы» или «сиськи», другие – «несистемные» или «несиськи». В чем их отличия и почему одни борются с другими?

Прежде всего, надо помнить, что за власть очень часто борются вовсе не идейные противники, но и единомышленники и даже близкие, кровные родственники. Власть – это так много, это так значимо, что и в истории и в современности в борьбе за власть сын походя убивает отца, брат – брата… Так что водораздел между «системными либералами» и их оппонентами – не в  идеологической сфере. Только власть способна насытить алчность либераста: и деньги и утоленное тщеславие – все дает власть.

Власть же у нас устроена по кланово-корпоративному принципу. Проникнуть в эту сложившуюся систему сложно: для большинства доступен лишь нижний слой обслуги или муравьиная доля бригадира из «среднего и малого бизнеса». Поэтому, чтобы оказаться на влиятельном уровне власти надо эту «властную вертикаль» подпилить и свалить. А потом рулить самим, сложив похожую кланово-криминальную систему управления страной, но с другим списочным составом. А «заграница нам поможет» – не смешная реплика Остапа Бендера, а золотое правило «несистемной оппозиции».

Многим  кажется, что водораздел между либерастами двух сортов – классический: националы и компрадоры. Такое встречается, но чаще бывает иначе: и «сиськи» и «несиськи» – компрадоры. Различие в том, что они хотят служить разным зарубежным хозяевам и  отдаваться отличающимися способами. Вожделенный и для тех и для других «Запад» – неоднороден и, более того, находится в стадии открытого раскола и внутренней борьбы. Причем борьбы не только за власть и влияние, – каковая никогда никуда не исчезает, – а борьбы за разные модели будущего: и собственного и всего мира. Картина этой борьбы сложна и ее описание выходит за рамки статьи. Для наших – иллюстративных – целей мы можем оперировать упрощенным описанием глобального процесса, наблюдая за борьбой внутри США – одного из главных действующих лиц мировой политики. Она явлена нам в виде борьбы «демократов» с «республиканцами», Трампа с Клинтоншей, мировых финансов – с промышленниками и т.п. Демократы-финансисты (именно их у нас и называют неолибералами), безраздельно властвовавшие над миром последние десятилетия, проиграли всего одну позицию: пост президента США. Победивший Трамп стремится ко всей полноте власти, то есть не готов ограничиться только правом подписи в Белом доме, но хочет обрести реальную власть: финансовую, к которой его пока не допускают. Переустройство мировой финансовой системы является не просто элементом борьбы за власть, но и насущной проблемой мировой экономики в целом: действующая модель (экстенсивного развития) близка к своему исчерпанию, или же – по мнению многих экспертов – уже исчерпала себя. Поскольку эта модель гордо именовала себя либеральной, то и говорят не о гибели конкретной финансово-экономической модели, а о крахе либерализма или – как Путин – о том, что либеральная идея себя изжила.

Если мы обратимся к диаграмме Нолана, то американские демократы-финансисты находятся в левом верхнем углу и обозначены как «левые». Трамп – тоже неолиберал до мозга костей – в правом нижнем углу, обозначенном как «консерваторы». Важно не иметь никаких иллюзий на предмет того, что и те и другие – последовательные и бескомпромиссные либералы в своих главных ценностях. Два этих центра притяжения важны при рассмотрении наших либерастов: они вскормлены и поддерживаются «левыми» демократами-финансистами, которых в нашей прессе часто именуют «либеральной частью западной элиты».

Борьба внутри неолибералов – «Трамп – Клинтонша» – не завершена и рано говорить о победителе. Наши «либерасты-несиськи», все эти белоленточно-болотные – вернее, их кукловоды – уповают на победу  демократов-финансистов. А «либерасты-сиськи» ни на что не уповают: они стремятся удержаться возле кассы под названием Россия и бормочут лишь одно: «вовремя предать – это предвидеть». Но и это им вряд ли поможет: модель их бытия крайне неустойчива и при любом исходе борьбы мировых элит им – как условно «чему-то целому» – нет места нигде. Поодиночке, конечно, спасутся многие. У «несисек» другой расклад: победит (стратегически) Трамп – им плохо, но если победят американские «левые», у них появится серьезный шанс на снос Путина и его охвостья, на политический реванш, который будет началом окончательного конца России.

А где Путин на диаграмме? Путин дрейфует в тот же угол (уже, видимо, достиг его), что и Трамп: консервативный либерализм. Что его туда привело? Будучи, как многие из нас, продуктом распада Советского Союза, неся в себе комплекс инстинктивного выживания в эпоху радикальных перемен, обретя опору и возможность существования в специфической «питерской» среде, – среде с предельно высокой концентрацией прозападного либерализма, – Путин оказался во властном клане, выведшем его на вершину. Его дальнейший путь и намерения были достаточно очевидны и казались предсказуемыми. Но «логика обстоятельств бывает сильнее логики намерений». Обстоятельства и не утраченная совестливость, обстоятельства и присущее многим русским подсознательно сакральное отношение к судьбе народа и страны, делали свое дело. Незаметный дрейф от одного формата либерализма к другому его формату произошел. И тогда возникает ощущение, что некие формы воплощения принципов либерализма противоречат тем целям и задачам, которые надо решать «в силу обстоятельств».

Ну, а нам-то как к этому относиться? Что делать? Мы ведь ни на одной из этих сторон («сиськи»-«несиськи»): и там и там – «не наши». Порой, правда, возникает соблазн: если алчная криминальная власть и ее клановая система должны быть разрушены, то, вроде как, ненасытное отребье из несистемных либералов в этом вопросе нам пусть временные, но – союзники?

Нет, с ними нам не по пути даже в мгновенной тактической ситуации. Мотивации кукловодов «несисек» – месть и алчность, ослабление и разрушение государственности России. То, под какими лозунгами они выводят людей на митинги не должно обманывать. Мы – патриоты-антилибералы – должны не только разоблачать подлинную суть либерастов, но и  давить на власть со своими ясными лозунгами и целями. Мы должны с очевидностью отличаться от белоленточных несисек. Это должен видеть и различать не только народ, но и власть, на которую мы «давим». Внутренне противоречивая и непрочная «вертикаль власти» состоит из разных людей. В том числе и тех, кто симпатизирует нашим идеалам. Они должны видеть: куда им двигаться, с кем их будущее.

Настоящая патриотическая оппозиция (что это такое – ниже) должна не только разоблачать подлинную суть «несисек» и вред, который они приносят, – даже когда справедливо критикуют власть, – но и заботиться о главном: о той молодежи, которая поддается на их призывы. Это, быть может, самая главная политическая задача. Решается она плохо: та молодежь, которая выходит на митинги «про борьбу с коррупцией» и т.п., пока плохо воспринимает язык и образы, предлагаемые патриотами: мы не стали для них интересными, и это очень тревожно.

Что кому делать

Наша задача – «не только объяснять мир, но и стремиться изменить его». Надо ставить цели, разрабатывать технологии их достижения и призвать к действию. И тогда важнее не «корни неолиберализма», а современное положение и течение дел. Одно дело – «корни фашизма», другое – идущие на тебя танки и пехота нацистской армии. И уже третье дело – жить под оккупантами и бороться за освобождение своей земли. Цели, тактики и стратегии – во всех случаях разные. Знания для этого нужны – тоже разные.

Разговор о неолиберализме и либерастии бесплоден, если остается набором сведений, оценок и суждений, а не знанием. Знание отличается от сведений тем, что оно нацелено на конкретные действия, на достижение цели. А цель наша – изменить Россию к лучшему. Это, разумеется, более чем расплывчатая формулировка: образ желанной России у каждого свой. Одна из задач – выработка образа России, принимаемого заметным большинством – не то что бы народа в целом, а хотя бы небольшого активного слоя патриотов, готовых действовать. Действовать, однако, можно и нужно уже сейчас, пока такого согласия еще нет, но движение к нему – есть.

У нас, к счастью, достаточно высокая степень эмоционального согласия по поводу критики «либеральной политики». Это – ценность. Вокруг именно этой ценности и на основе этого согласия мы собрались в одном клубе и под одной обложкой. Теперь важно достичь более глубокой степени интеллектуального согласия, понимания сущности либерализма и либерастии, их родства и отличий.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СТАТЬИ