Путин и Кудрин – близнецы-братья?

Президента и бывшего вице-премьера роднит общий подход к экономической стратегии государства

 Интервью, которое президент России Владимир Путин дал накануне саммита «Большой двадцатки» (она же G20) российскому Первому каналу и международному информационному агентству Associated Press, ожидаемо привлекло к себе самое пристальное внимание интерпретаторов всех мастей. В условиях абсолютно призрачной и соответственно работающей вертикали разве что одно такое «развлечение» для политологов и осталось – выискивать потаенные смыслы в тривиальных, в общем-то, формулировках.

 Смыслы смыслами, но кое-что Владимир Владимирович, как водится, рассказал и о себе, и это «что-то» вполне заслуживает отдельного разбора. Все мы помним сакраментальный вопрос начала нулевых – «Who is Mr. Putin?». Но ведь Запад и правда весьма и весьма интересовался этим вопросом – кто же пришел на смену, как казалось тогда, на излете 90-х, несменяемому Ельцину, который пережил серьезную операцию и будет править буквально до последнего вздоха? Однако под новый 2000 год, под бой курантов Борис Николаевич вдруг попросил у «дорогих россиян» прощения и сообщил, что уходит. Фигура Путина тотчас возникла на политическом небосклоне и стала расти «не по дням, а по часам». Российскому избирателю, конечно же, некогда было критически разбирать нового главу государства по полочкам. Проголосовали, выбрали... а вот вопросом «Кто Вы, господин Путин?» обеспокоились всерьез явно позже западного истеблишмента.

 И интервью, данное Путиным в преддверии «Большой двадцатки», как раз тем и интересно, что о Путине наконец-то исчерпывающе рассказали не «особо приближенные» и даже не члены его семьи, а он сам. Вот отрывок из этой замечательной беседы:

 «Джон Данишевски (журналист агентства Associated Press): Вы – консерватор, марксист, либерал, прагматик? Кто Вы? Какова Ваша политическая философия?

 Владимир Путин: Я думаю, что вполне можно сказать, что я – прагматик с консервативным уклоном. Мне, пожалуй, даже будет трудно это расшифровать, но я всегда исхожу из реалий сегодняшнего дня, из того, что происходило в далеком и недалеком прошлом, и пытаюсь эти события, этот опыт спроецировать на ближайшее будущее, на среднесрочную и отдаленную перспективы. Что это такое, прагматичный подход или консервативный, – Вы уж сами, пожалуйста, определите.

 Д. Д.: Думаю, многие люди с возрастом становятся консерваторами.

 В. П.: Наверное, Вы правы. И все-таки я думаю, что в этом есть определенный смысл. Консерватизм – это совсем не значит застой. Консерватизм – это значит опора на традиционные ценности, но с обязательным элементом, нацеленным на развитие. Вот это, мне кажется, абсолютно принципиальная вещь. И, как правило, в мире, почти во всех странах, складывается ситуация так, что консерваторы накапливают ресурсы, накапливают средства, возможности для экономического роста, потом приходят революционеры, все это быстро делят так или иначе. Но революционеры (условно: это могут быть просто представители левых движений, левых партий или действительно радикальные люди) потом все быстро делят, всем это нравится. Потом наступает период разочарования: оказывается, все уже съедено и испорчено, и надо бы опять зарабатывать. Люди это осознают и опять зовут консерваторов. Они опять впрягаются, начинают работать, опять чего-то накапливать, потом им опять говорят: ладно, хватит уже, накопили достаточно, пора делить... Вот такой круговорот в политике постоянный».

 Оставим в стороне профессиональное упущение представителя Первого канала Клейменова, который не рискнул сподвигнуть Владимира Путина к идеологическому самоопределению и тот оказался в довольно некрасивом положении, когда откровенничать о личном пришлось в ответ американцу. Владимир Путин аттестовал себя как прагматика с уклоном в консерватизм – позиция, надо сказать, половинчатая, из серии «и вашим, и нашим», предполагающая, что она должна относительно удовлетворить большинство тех, кто положительно настроен к его персоне. Монархисты-ультрапатриоты сделают акцент на фрагменте «консервативный», а либеральный сегмент сторонников отметит признание Путина в склонности к прагматизму, что, видимо, призвано их успокоить.

 Но самоопределение себя как консерватора ко многому обязывает, и тут уже озадачивает то определение, которое дает консерватизму сам Путин: «Консерватизм – это значит опора на традиционные ценности, но с обязательным элементом, нацеленным на развитие». Оговорка существенная: мы ведь долгие годы и не догадывались, что опора на традиционные ценности подразумевает какие-то оговорки. Вроде бы до сей поры все казалось проще: «или крестик сними, или трусы надень». То есть, к примеру, отстаивай традиционные ценности, многодетность, но не допускай диалога с теми, кто исповедует явно иную модель мироустройства. Либо наоборот.

 В ответе же главы российского государства явно прочиталось благородное, но при всем этом странное намерение примирить пламя с водой. А ведь это как раз тот самый случай, когда компромиссы возможны лишь в некоей параллельной постмодернистской реальности – уж больно сложной для обывательского восприятия мироустройства.

 Так кто же Вы, мистер Путин?..

В беседе с обозревателем KM.RU политолог, член редколлегии журнала «Полис», доцент философского факультета МГУ Борис Межуев прокомментировал данное Путиным самому себе идеологическое самоопределение:

 – Думаю, что так оно и есть. У Путина мы можем видеть ясный прагматический стиль мышления, он явно не любит касаться каких-то абстрактных сюжетов. Безусловно, человек он сугубо экономически ориентированный. По всему видно, что Владимир Путин не очень любит рассуждать на какие-то абстрактные политические темы. Он консерватор в равной степени и экономический, и социальный. Его тяготение к экономической консервативной доктрине очевидно, но при этом, в силу понятных причин, он воздерживается от ее воплощения на практике. Как на президенте на нем лежит бремя значительного объема социальных обязательств государства, отказываться от которых он, конечно же, не склонен. В целом я лично не вижу оснований сомневаться в самооценке Владимира Путина как прагматика и консерватора.

 Если честно, я не вижу у него признаков левого политика. То, что в его выступлениях и решениях виден социальный уклон, есть дань политической необходимости, необходимости поддержки отдельных отраслей. Путин, как мне представляется, трезво оценивает их состояние и понимает, что консервативный подход повлечет за собой их неизбежное банкротство, чего власть будет стараться не допустить всеми силами. Это принципиальный вопрос политического выживания. А это значит, что предприятия будут и далее находить поддержку федерального центра. При этом, если говорить об убеждениях Владимира Путина, то здесь они в значительной мере совпадают с позицией Алексея Кудрина, которого сам Путин искренне считает профессионалом высшего класса.

 Как и Кудрин, Путин придерживается позиции, что люди лучше работают в условиях недостатка денег. Тогда у них появляется сильная мотивация, а вот избыток денег, наоборот, развращает, что, в свою очередь, влечет для экономики скорее проблемы, нежели пользу. Как мне кажется, к советской модели развития президент относится весьма скептически, и прогрессистом я бы его не назвал.