Этот мир идет к новому кризису

Михаил Делягин

Михаил Делягин — доктор экономических наук, научный руководитель Института проблем глобализации — побывал во Владивостоке, где принял участие в открытии Приморского отделения Изборского клуба экспертов и ответил на вопросы «Новой газеты».

О кризисе современного мира

20 лет назад мы вступили в период очень большой неопределенности, эта неопределенность нарастает. Изменений такой глубины, которые мы сейчас переживаем, не было никогда. Название известной книжки Нассима Талеба («Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости» — экономический бестселлер, рассматривающий влияние непредсказуемых событий на человека) просто неправильно переведено, оно означает «жареный петух».

С 1991 года, когда в США объем информационных закупок впервые превысил объем материальных, а работа с информацией, соответственно, стала важнее, чем работа с материалом, мы живем в информационной эпохе. Информационные технологии ориентированы на изменение человеком восприятия окружающего мира. Понятно, что каждый применяющий информационные технологии хочет изменить восприятие не свое, а всех остальных, но если брать это дело в совокупности, то получается: на протяжении всей своей истории человечество занималось изменением окружающего мира, а теперь занимается противоестественным для себя делом — изменением своего сознания. Что с этим делать — не очень понятно, потому что главный инструмент познания мира, человеческий мозг, находится под очень сильным постоянным информационным воздействием: с одной стороны, хаотическим, а с другой — весьма и весьма корыстным. Мы впервые с эпохи Возрождения оказались в мире, который становится все менее и менее познаваемым. Мы видим систему управления, которая уже не адаптируется к новой реальности. Когда мы более 20 лет назад зафиксировали эту проблему, мы говорили: информационная революция только-только началась, через некоторое время системы управления к ней адаптируются. Мы видим, что системы управления освоили цифровую сферу, электронные системы, но при этом они делают те же нарастающие ошибки, что и четверть века назад. И это не только наши проблемы, они касаются всего мира. Общество, которое первым научится действовать в условиях этих изменений, получит колоссальное, ни с чем не соизмеримое конкурентное преимущество.

Помимо системы управления, которая перестала быть адекватной, мы видим полное разрушение традиционной западной демократии. Она, конечно, существует, но перестает работать. Что с английским парламентом, который не может принять решение, что с европейцами, которые через 30 лет превратят Европейский Союз в Европейский халифат (по-хорошему, нам пора готовить кадры для этой замечательной организации — иначе их будут готовить те, кто их обычно готовит). Мы видим большие проблемы в Штатах. Западная демократия нуждается в замене институтов.

О распаде глобальных рынков

После уничтожения нашей страны сложился единый глобальный рынок. На нем сложились монополии. Они, как положено, начали загнивать. Загнивание монополий — это нехватка спроса. Соответственно, все начали дружно за этот спрос бороться и разрывать единые мировые рынки на части. Те экономические проблемы, которые начались в 2007 году в Штатах, а в 2008 году в мире… Если убрать фондовых аналитиков, этих профессиональных оптимистов, то международное аналитическое сообщество, крайне стесняясь и стыдясь, старается не говорить, что кризис изжит, потому что он не изжит. В целом мир идет к новому кризису, идет довольно уверенно. Единые мировые рынки будут распадаться на макрорегионы. Когда мы плачем — ах, в «Фейсбуке» цензура, ах, новостная выдача «Гугла» на 20 % не соответствует новостной выдаче «Яндекса»… Мы можем кричать о цензуре, но цензура — это с точки зрения свободы слова, прав человека и других замечательных вещей. С точки зрения экономики — это распад информационных рынков, чего еще пять лет назад мы не могли себе представить. Рынки будут распадаться на макрорегионы, и ключевой вопрос, который вас касается больше всех в России, не считая Калининграда, — сможет ли Россия создать свой макрорегион. Если Россия не создаст свой макрорегион, нас разорвут на части. 145 млн не самых богатых потребителей — это не та экономическая масса, которая может удержаться сама вокруг себя. Или мы нарастим эту массу, или нас разорвут на части. При этом нас ждет срыв в глобальную депрессию, которая будет намного страшнее, чем Великая депрессия конца 1920-х — начала 1930-х годов.

Сегодняшние технологии создаются монополиями, они сложны, слишком дороги, ориентированы на избыточно большое число людей. Когда глобальные рынки будут распадаться на макрорегионы, часть технологий погибнет, для них просто не будет должного числа потребителей. Проблема заключается в том, что так погибнут некоторые технологии жизнеобеспечения. Если в течение 10 лет не создается новое поколение антибиотиков, еще через 10 лет вы попадаете в средние века, где любая царапина может быть смертельной. В США в позапрошлом году 22 тысячи человек погибло от бактерий, которые были устойчивы ко всем известным антибиотикам. Это число растет, просто статистика приходит с опозданием.

О России

В нашей стране мы испытываем серьезные проблемы, потому что со времен Вольтера, как говорится, собачка успела подрасти. До 1910-х годов либерализм был про свободу и ответственность суверенной личности. После 1910-х годов, начиная с нашего Керенского, либерализм — это учение, которое исходит из того, что государство должно служить глобальным финансовым спекулянтам против своего народа. Когда в 1998 году наши либералы довели страну до банкротства, просто украв федеральный бюджет и сказав, что денег нет, они потеряли значительную часть власти. Но они сохранили контроль за социально-экономической сферой, они набрали вес, набрали жир. Сейчас они хотят вернуться в 1990-е годы, чтобы вернуть себе всю полноту власти. Если мы сейчас посмотрим на нашу замечательную экономическую политику, то увидим, что она с жизнью несовместима. Процентная ставка выше уровня рентабельности большинства отраслей. Соответственно, развивать бизнес нельзя, правила игры подавляют реальный сектор. Мы имеем рост налогов — абсолютно ненужный, потому что федеральный бюджет не знает, куда девать деньги. Даже нефтепереработка стала убыточной с начала этого года. Мы имеем ликвидацию социальной сферы во всех ее видах, мы имеем ситуацию, когда народ сознательно доводят до восстания, чтобы людям стало не жалко не только себя, но и своих детей, чтобы было как на Украине, чтобы отчаявшиеся люди привели к власти наших замечательных либералов. Это реальная повестка сегодняшнего дня. Допустить это мы не имеем права.

О дальневосточниках

Для меня самым сильным впечатлением было то, что люди проживают эту жизнь в ожидании, когда они уедут на Запад — не в смысле в США или Европу, а в центральную часть России. Человек здесь живет в ожидании того, что вот сейчас что-то сложится, что-то удастся, и я уеду в мир, который устроен, с моей точки зрения, нормально. Вот это ощущение, наверное, самое серьезное.

В Приморский край я попал впервые на срочную службу, больше 30 лет назад (в 1986–1988 гг. Делягин служил в Приморье, в селе Ляличи). С того времени еще несколько раз здесь был и все время обращал внимание на большое отличие жителей Приморского края (и Камчатки, и еще — города Томска) от всех остальных жителей России. Это сочетание очень высокой инициативности, энергии, гибкости, а самое главное — оптимизма. Обычно человек инстинктивно ищет в окружающем мире проблемы. У вас непропорционально большая часть людей ищет в окружающем мире возможности. Людям интересно говорить не о преградах своим планам, а о самих планах, это большая редкость. Безусловно, когда человек утром просыпается с мыслью, что бы этакое сегодня сотворить, для управляющей системы это очень большой вызов и достаточно большая проблема, потому что управлять такими людьми сложно. Но это открывает достаточно большие, достаточно серьезные возможности. Важно говорить о Тихоокеанской России не только потому, что центр мировой экономической жизни переориентируется на Тихий океан, а значит, сюда переместятся центры политической и культурной жизни, но еще и потому, что ваш тип культуры наиболее соответствует требованиям эпохи, которая, к моему глубокому сожалению, наступает. Я-то — аналитик, когда я вижу окружающий мир, у меня первый вопрос: что происходит? У людей из Приморского края первый вопрос: что здесь делать? Даже еще конкретнее: я хочу вот это, как мне это сделать? Это для России, да и для остальной части мира необычно и очень здорово. Это большое конкурентное преимущество.

О новых механизмах развития Дальнего Востока

Территории опережающего развития — хорошая идея, но она требует серьезного государственного контроля, чтобы это были территории опережающего развития России, а не Китая. Дальневосточный гектар? Когда его берут там, где есть инфраструктура, это одно. На самом деле мы его предлагали лет 20 назад. Но нужно понимать, что современные люди — не те люди, которых Столыпин переселял. Если вы сейчас человека бросаете в чистое поле, он там работать не сможет, куда-нибудь постарается уехать. Без инфраструктуры тот же самый гектар — это совершенно другое, разговор очень грустный. Но самое главное — если что-то выращивать, то нужно создавать сразу систему закупки, причем не грабительскую, а нормальную человеческую систему, систему переработки. Если этого не создавать, будет лучше, чем совсем ничего, но ненамного.

О переносе центра ДФО из Хабаровска во Владивосток

Боюсь вас обидеть, не очень понимаю, зачем это… То есть понятно: столичные функции, все сидят и ждут, когда возникнет столичный лоск некоторый. Но это было связано очевидным образом с политическим поражением тех, кто считался представителем власти в Хабаровске, а не с достижениями Владивостока (речь идет о проигрыше единоросса Шпорта жириновцу Фургалу на выборах губернатора Хабаровского края в 2018 году). Владивосток по своему духу — не столичный город. По своему духу это свободный город. Наличие здесь огромного количества военных, Тихоокеанского флота эту свободу, по-моему, только подчеркивает.