Детально о проблемах современной выборной системы

Пономарев Владимир о выборности и демократии

Кто-то приложил немало усилий, чтобы в окружающем нас информационном фоне слово «демократия» стало практически синонимом некоей эталонной справедливости в общественном устройстве. Ну как же, «Народ правит!», чего еще может желать этот самый «демос»?

Сразу вспоминается ироническая цитата из речи Уинстона Черчилля «Демократия – наихудшая форма правления, если не считать всех остальных». Ну и каков разительный контраст в восприятии, к примеру, по сравнению с плутократией (правит небольшая группа самых богатых) или теократией (власть в руках духовенства)!

Аристотель дал очень передовое для своего времени определение: «Демократия – это когда каждый человек свободен и имеет минимум трех рабов». Действительно, что за нелепость: считать рабов людьми, да еще в некотором смысле равными себе? Так что если принять как факт, что где-то в данный момент правит народ, то стоит внимательно разобраться, кто при этом в действительности входит в это понятие.

    Сосед орет, что он – народ, что основной закон блюдет:

    Что – кто не ест, тот и не пьет, – и выпил, кстати.

    Все сразу повскакали с мест, но тут малец с поправкой влез:

    «Кто не работает – не ест, – ты спутал, батя!»

    Владимир Семенович Высоцкий

Причем в настоящее время все было сделано и для того, чтобы в головах людей слово «демократия» плотно «спаялось» с системой всеобщего тайного голосования по системе один человек – один голос. Как будто других разумных способов организовать народовластие нет и не может быть!

Предположим ненадолго, что выборная система вдруг превратилась в идеальную, став абсолютно независимой и прозрачной (в некий, как шутят физики, «сферический конь в вакууме» – в реальной жизни она таковой являться не может). То есть работают в такой системе не живые люди, но люди-функции, делающие все безошибочно, на которых у существующих элит нет никаких рычагов давления. Руководители данной системы никак не вписаны ни в социум, ни во «властные группировки»: словом, не имеют других целей в жизни, кроме как идеально провести процесс голосования. А также наделены полномочиями и репрессивным аппаратом, позволяющими незамедлительно пресечь любые нарушения выборного законодательства.

Окажутся ли в этом случае у власти те, кого хотело бы там видеть большинство (не пытаемся сейчас анализировать, насколько это желательный вариант)? Нет! И виной тому не одна причина.

Во-первых, если число голосующих превышает определенное количество – становится невозможно сделать осознанный выбор: избиратели попросту не знают тех людей, за кого им предлагается отдать голос (даже если СМИ убедили их, что знают). Первобытное племя в 100-200 человек представляет, кто среди них чего стоит. Рабочий коллектив (даже в пару сотен человек) также в состоянии выбрать среди себя самого достойного, кому они доверяют представлять их интересы.

Но уже в городе с населением, к примеру, в 10 000 человек выборы главы подобным образом (всеобщее тайное голосование) часто превращаются в фикцию. По результатам избирательной кампании в умах людей оказываются сформированы образы кандидатов, за которые они, собственно, и голосуют. Но эти образы (спасибо СМИ и политтехнологам) не обязаны иметь хоть какое-то отношение к реальным кандидатам (утрированно это показано в романе Виктора Олеговича Пелевина «Generation П», в котором «избранные» политики не существуют как реальные люди, а все репортажи с их участием являются результатом компьютерного 3D-моделирования).

Сколь бы внимательно и вдумчиво избиратели ни изучали предвыборные программы кандидатов, не существует авторитетного, беспристрастного и достаточно сильного третьего, кто бы принудил исполнять данные программы после прихода к власти. Грубо говоря, как бы горячо политик ни клялся и божился, молния в него после нарушения клятвы не ударит. В начале 1992 года Ельцин перед телекамерами заявил, что «ляжет поперек рельсов», если в результате либеральных рыночных реформ (знаменитая «шоковая терапия») вырастут цены. Для справки, в июле 1992 за доллар давали 125 рублей, а 31 декабря 1999 года (когда, наконец, было сказано «я ухожу; я сделал все, что мог…») — 27 000 рублей (с поправкой на деноминацию): падение российской валюты по отношению к доллару в 216 раз (цены по понятным причинам выросли еще сильнее: у доллара имеется собственная инфляция)!

Но существует и вторая, причем фундаментально неустранимая причина, почему достаточно массовое голосование в принципе не может отвечать декларируемым целям. Дело в том, что у одного отдельно взятого избирателя нет рациональной причины прийти и проголосовать. То есть совсем! Ему нужно потратить свое время (бесценное и невосполнимое), какие-то деньги, чтобы добраться до участка и обратно, — но при этом его один-единственный голос не повлияет на итоговый результат (при гипотетической избирательной системе, описанной выше, шансы повлиять почти равны нулю; а при реальной — равны нулю тождественно). И рациональной частью сознания каждый это понимает (либо поймет, задумавшись об этом). Это время можно было посвятить семье, родным, другим важным вещам... Если пролетарий пять дней в неделю трудится с утра и до ночи, то выходные для него особенно ценны, каждый час на счету.

А когда таким людям говорят, мол, «если все так подумают, так почти никто и не придет на участки, и в этом случае за них решат другие, какое-то «неправое» меньшинство», то здесь присутствует логическая ошибка: данный человек никак не влияет на решение других прийти либо не прийти на голосование. Поскольку эти решения (а также за кого отдать голос) принимаются независимо!

Чтобы проиллюстрировать эту мысль, вспомним известный анекдот:

    Раввин по окончании молитвы в синагоге обращается к евреям:

    — Братья! Что-то нас русские недолюбливают. А что они больше всего любят? Водку! Вот завтра пусть каждый принесет по бутылке водки, все выльем в общий котел и будем их бесплатно угощать на площади.

    Абрам приходит домой, говорит Саре: так мол и так, завтра надо принести бутылку — ну, и так далее. Сара ему и говорит:

    — А ты, Абрам, видно, совсем дурак. Налей в бутылку воды. Будет полный котел водки — кто же там заметит?

    Так и сделал. На следующий день евреи подходят по очереди к котлу, каждый выливает водку. Раввин берет поварешку, размешивает, зачерпывает, пробует...

    Грустным взглядом обводит собравшихся и говорит:

    - Дааа... Вот за это нас русские и не любят...

Применительно к этой истории, с точки зрения каждого отдельного еврея — не важно, принесет он воду или водку, Сара совершенно права: после смешивания в общем котле это практически не повлияет на итоговый градус полученной жидкости. Ничего не изменит и его понимание того, что, скорее всего, принесут остальные: от его одиночного решения по-прежнему ничего не зависит.

Уместно вспомнить и знаменитый «парадокс бандитов» из Теории игр (раздела прикладной математики). Он также демонстрирует, что независимость принятия решений может приводить к, казалось бы, нелогичным результатам:

    Двое преступников — А и B — попались примерно в одно и то же время на сходных преступлениях. Есть основания полагать, что они действовали по сговору, и полиция, изолировав их друг от друга, предлагает им одну и ту же сделку: если один свидетельствует против другого, а тот хранит молчание, то первый освобождается за помощь следствию, а второй получает максимальный срок лишения свободы (10 лет). Если оба молчат, их деяние проходит по более лёгкой статье, и каждый из них приговаривается к полугоду тюрьмы. Если оба свидетельствуют друг против друга, они получают минимальный срок (по 2 года). Каждый заключенный выбирает, молчать или свидетельствовать против другого. Однако ни один из них не знает точно, что сделает другой. Что произойдет?

Каждого из бандитов не интересует, сколько получит другой, единственный интерес – получить меньший срок самому. Казалось бы, лучшее решение очевидно – молчать обоим, получив при этом всего по полгода. Однако в реальности этот вариант оказывается невозможен, поскольку решения принимаются независимо. Перед каждым бандитом стоит простой выбор: давать или не давать показания. И независимо от того, что выберет другой, дать показания оказывается выгоднее: либо получишь 0 лет вместо полугода (если соперник промолчит), либо 2 года вместо 10 лет (если соперник даст показания).

Итак, возвращаемся к выборам. Поступая рационально, никто на них не пойдет (если вклад человека в общую копилку — лишь один голос из многих тысяч или миллионов). Таким образом, при некоторой зафиксированной явке, скорее всего, кто поумнее и кто мог бы потенциально сделать более осознанный выбор — его не сделают. И каждый из них при этом может сколь угодно отчетливо понимать, что другие — такие же как он — тоже остались дома. Это умножает его скорбь, но не влияет на результат.

Периодически звучат призывы сделать избирательное право обязанностью. То есть ввести денежные штрафы за неучастие в голосовании по неуважительной причине, либо денежные поощрения за участие (по сути это одно и то же: в случае участия в твоем кошельке окажется на определенную сумму больше). Это увеличит явку, но, опять же, голосовать придут не самые умные. И даже если сумму штрафа (либо поощрения) увязать со средним заработком человека и сделать достаточной, чтобы это всех поголовно привело на избирательные участки, это не сильно изменит ситуацию к лучшему. Пусть при этом рациональный человек и пришел, чтобы проголосовать, но какой резон ему тратить время и напрягать извилины, чтобы определиться с выбором, если это ровным счетом ни на что не повлияет? Разумней поставить галочку в случайный квадратик и быстрее домой, к детям. Примерно та же логика будет действовать, если голосование когда-нибудь начнет проводиться через интернет и, соответственно, не будет означать потери времени.

Однако, к сожалению или к счастью, человек — существо не вполне рациональное. Если тебе с детства говорили (а лучше подтверждали собственным примером), что голосование — это твой гражданский долг, в этом случае приходится делать, пусть и неосознанный, внутренний выбор: жертва ресурсов на бессмысленное занятие либо внутренний дискомфорт из-за неспокойной совести.

Впрочем, бывает и другая ситуация, вспомним избрание Трампа в 2016. Белое рабочее большинство накопило такую злость на финансовых воротил с Wall Street, на всю навязываемую толерантность, олицетворяемую демократической партией, что изнутри этого класса естественным образом родилась реакция скрывать свои предпочтения во всевозможных опросах общественного мнения. А в сам день выборов эти работяги погрузились на пикапы и приехали на участки для голосования. Это было единственное, что они могли сделать, — и они сделали. Тут было не до рациональности — слишком много эмоций.

Вернемся в Россию. В телерепортажах в день голосования часто показывают знаменитостей на избирательных участках. Каждый из них с достоинством опускает бюллетень и не забывает напомнить в камеру, что это долг каждого сознательного гражданина. Ирония состоит в том, что голосование такого человека — уже не является бессмысленным занятием. Поскольку с помощью СМИ это увидели миллионы и среди них всегда найдутся и те, для кого именно этот сюжет стал последней каплей для принятия решения: надо идти! И даже если ты повлиял лишь на 0.1% от числа избирателей, для России в количественном выражении это уже около 110 000 человек. Такой «голос» определенно имеет вес!

Перед выборами со стороны «оппозиции» регулярно звучат призывы: «Обязательно приходите на избирательные участки, иначе Ваш голос украдут!». Даже если действительно планируют украсть, вы можете спасти только свой один голос, который по-прежнему ни на что не влияет и не представляет ценности. В то время как те, кто массово распространяют подобные призывы, вполне реальным образом влияют как на явку, так и на итоговый результат.

Выходит, что ты обладаешь субъектностью при выборном процессе, только если способен повлиять на настроения многих. И имеется в виду не собственная семья и ближайшее окружение (один голос или пара десятков – разница не столь существенна). Если же «над тобой» есть кто-то, кто платит и, соответственно, «заказывает музыку», то субъектом является уже он, а ты — инструментом, пусть даже весьма эффективным и дорогим. При этом пришедшие на избирательные участки оказываются лишь объектами для предшествующего воздействия СМИ, политтехнологий и чего угодно еще.

Так мы постепенно возвращаемся в реальный мир, где становится как будто и не важно, идеальная у нас избирательная система или своя, родная, человеческая. «Демократия» здесь превращается не в «охлократию» (власть толпы), но во власть элит. А цирк с конями под названием «демократические выборы» — всего лишь консенсус этих самых элит, способ сравнительно бескровно определить победителей и проигравших. Опять же, если простым людям с детства внушать, насколько это расчудесный и справедливый способ организации общества, — большинство поверит.

Особенно если не застали советскую власть. «Советы», вообще говоря, не равно «большевики». Перед Октябрьской революцией, когда центральная власть ослабла и почти самоустранилась, советы возникли естественным образом – как самоорганизация на местах, и РСДРП в них была представлена очень слабо.

Во времена же развитого социализма граждане выбирали советы на местах — из тех, кого они хорошо знали, даже если не лично. И каждый голос имел вес! Внутри совета люди также голосовали — кого из достойных «откомандировать» на уровень выше. И опять же каждый голос имел вес. И так далее. Больших общественных ресурсов голосования тогда не требовалось: избирательные комиссии не функционировали на постоянной основе, но собирались только на время выборов.

Что мы наблюдаем сегодня? Высокоразвитая советская цивилизация исчезла, а ее разрушители (используя доставшиеся ресурсы) приложили все силы, чтобы стереть положительную память о ней. Причем наиболее подлым способом: не просто замолчав историю, но исказив ее, превратив в смесь комикса и какого-то нечеловеческого ужаса. Расчет оказался точен: чем нелепее ложь, тем легче в нее поверили. Можно ли как-то изменить ситуацию? Должно быть можно. А другого выбора у нас и нет, товарищи.