Благотворительность: новое лицо глобального управления

Делягин Михаил

7.3.1. Уход на покой и бегство от налогов?

Спрячься от страха, бедный сын Пумы, и тогда страшный Ча не поймает тебя (Алексей Толстой, «Аэлита»).

С середины «нулевых» годов заметной тенденцией, вызывающей у наблюдателей недоумение, а то и раздражение (часто порождаемое вульгарной завистью), является перенос значительной частью богатейших людей (от Гейтса до Потанина) своей активности в сферу благотворительности.

 Он совсем не обязательно является формой «ухода от дел».

Прежде всего, благотворительная оболочка - едва ли не единственная эффективная защита бизнеса от налоговых расследований (так как некоммерческие организации в развитых странах, в отличие от бизнеса, пока в целом непрозрачны для внешнего контроля, за исключением контроля их жертвователей), - как когда происходит драматическое сокращение офшоров, а база для таких расследований расширяется, причем иногда совершенно абсурдным образом.

Пример 31

Казус 2009 года: налоговая юрисдикция США как чума

Еще сразу после прихода к власти Обамы произошло резкое расширение американской юриспруденцией сферы своей компетенции. Тенденция к этому существовала всегда, но не носила всеобщего характера и часто воспринималась не более чем как курьез.

Однако уже дело Бута (арестованного в марте 2008 года) показало, что даже простая угроза в адрес граждан США (в том числе высказанная абстрактно, без указания на конкретных лиц) в Таиланде в беседе с провоцировавшими ее агентами ФБР является для американских судов основанием для включения дела в свою юрисдикцию.

В 2009 году в США было введено юридическое понятие «неграждан, ведущих предпринимательскую деятельность в юрисдикции США» и потому обязанных платить им налоги. Под «юрисдикцию США» может подпадать (в зависимости от настроения и желания судьи, вызванного, например, нехваткой денег в местном бюджете) любое взаимодействие с американцами и даже операции вне США и без участия их граждан и компаний, но с использованием доллара.

Такое расширение осуществляется прежде всего в фискальных целях. Ведь в США, бюджет которых (в отличие от российского) основан в первую очередь на налоговых платежах физических лиц, почти половина населения слишком бедна, чтобы платить налоги, или же уклоняется от их уплаты. А финансовый кризис очевиден и проявляется в том числе в высоком дефиците бюджетов всех уровней, попытки уменьшить который уже приводили к массовым беспорядкам.

Помимо тактической фискальной задачи непредсказуемое расширение юрисдикции США преследовало и стратегическую задачу расширения глобального влияния – как их могущественного юридического сообщества, так и их самих как доминирующей силы.

Последствия серьезны: налоговые обязательства нерезидентов США, имеющих малейшие контакты с американцами или просто долларами, становятся непредсказуемыми. Налоговая юрисдикция США распространяется «по принципу чумы» - при малейшем контакте.

Так, налоговым преступлением может оказаться налоговая консультация не только американцу, но и лицу, вступившему с ним в хозяйственные отношения (если это лицо будет объявленным находящимся в юрисдикции США, - например, если оно купило доллары).

Данный подход прямо противоречит подписанным США договорам об избежании двойного налогообложения, но в США это мало кого интересует. Ведь американское право (в отличие от, например, российского) поддерживает суверенитет США: их закон (и, в силу прецедентного права, решения судов) имеют приоритет над международным правом и международными обязательствами государства.

Таким образом, в 2009 году американская юстиция сделала шаг от административно-территориального принципа к функциональному. Это создало катастрофическую угрозу, так как почти любой контакт с американцем может создать налоговые обязательства перед США, которые они могут предъявить в любой момент.

Менее чем за год в тюрьмы США попало несколько десятков респектабельных иностранцев, вызванных в суды свидетелями и на месте переоформленных в обвиняемых (разумеется, обличители «басманного правосудия» не издали по этому поводу ни звука).

С другой стороны, европейские банки стали отказывать даже в открытии счетов многим гражданам США (включая своих старых клиентов), так как взаимодействие с ними при непредсказуемом расширении американской юрисдикции стало слишком опасным.

Поэтому американские власти заявили о необходимости осмысления ситуации и о переводе данной системы «в тестовый режим» (что выглядит нелепицей в отношении закона), и в 2010 году данное правило практически перестали применять. Но угроза возобновления его использования, по крайней мере, выборочного, дамокловым мечом висит над всем деловым миром планеты и является одним из факторов, принуждающих к повышенной осторожности.

Антироссийский санкционный психоз с 2014 года усиливает стремление защитить бизнес (любого происхождения) радикальным снижением прозрачности. Но сделать это прямо не дают проработанные стандарты корпоративной отчетности и разветвленное регулирования корпораций.

 Другое дело – изменение формата самого бизнеса, примерка им личины благотворительности. Ведь прозрачность некоммерческих неправительственных организаций (в том числе из-за использования их как инструмента США и их сателлитов для деликатных операций – вплоть до организации госпереворотов) ничтожна. Они подотчетны лишь своим инвесторам. Вмешательство в их работу государства по образцу регулирования коммерческой деятельности почти невозможно, так как воспринимается (в том числе самим государством) как недопустимое разрушение устоев гражданского общества и подрыв демократии в наиболее интимной сфере ее функционирования.

Благотворительность, несмотря на грандиозные скандалы вокруг даже самых известных персон, сохраняет ореол гуманизма и едва ли не святости, обычно обеспечивающий инвесторам неприкосновенность. Поэтому благотворительная сфера оказывается для крупных капиталов таким же убежищем с функциональной точки зрения, каким – с административно-географической точки зрения – являются для них офшоры.

Однако при всей актуальности это менее значимая причина благотворительной переориентации крупных капиталов, чем изменение характера коммерческой деятельности в целом.

7.3.2. Глобальный капитал: освобождение от рынка

Мир продолжает раскачиваться на грани Глобальной депрессии, - и в ее пропасть одинаково страшно заглядывать и профессиональным оптимистам, и «соловьям Апокалипсиса».

«Звоночком с того света» в разгар общемировой паники по поводу Фукусимы стало предупреждение США в адрес японского государства, чтобы оно не вздумало продавать американские гособлигации. Это было уже не пугающим ростом доли краткосрочных бумаг в общем объеме госзаймов, а прямым, односторонним и без предупреждения ограничением ликвидности. Недаром крупнейшим кредитором правительства США стала ФРС, что приблизило «цитадель рынка» к нерыночному Советскому Союзу с его финансированием основной части дефицита бюджета (когда он возникал) кредитной эмиссией Госбанка.

Крупнейшие – сегодня глобальные - капиталы предчувствуют, а сейчас, возможно, и прямо предвидят будущее (это им тем легче, что во многом они его и создают). Реакцией на все более очевидную бесперспективность рыночных отношений и сворачивание традиционной рыночной экономики (см. главу  становится отказ от собственно рыночной активности в пользу создания новых правил и стандартов в виде новых культур.

Привычные формы рыночного поведения, погружаясь в новую среду, незаметно даже для самих их участников наполняются новым смыслом, становясь из всеобъемлющих и самодовлеющих зависимыми и частичными. Не меняясь сами по себе, они попадают в зависимость от внешних для себя технологических и иных норм (см. параграф 8.1).

Именно создание этих норм – стандартов, правил и повестки дня – становится главным видом деятельности, определяющей большинство других, и ключевым полем конкурентной борьбы. Это не сознается большинством участников рынка, так как поле такой борьбы поднимается над рынком, и она ведется уже не за прибыль, а за установление правил ее получения.

Конкуренция из рыночной становится инфраструктурной и технологической. Рыночные отношения заменяются отношениями по формированию (прежде всего глобальными монополиями) стандартов, норм и правил поведения (подробней об исчерпании рынка см. параграф 9.2).

Новые правила формируются через медиа, повестка дня которым задается неправительственными организациями, в свою очередь, финансируемыми и направляемыми благотворительными фондами.

В результате благотворительность как форма организации деятельности целых направлений некоммерческих организаций стала стратегическим бизнесом, стратегическим инвестированием, - но не в материальные производства, а в создание стандартов, смыслов, идей и организационных структур.

В силу своего всеобъемлющего характера такая деятельность - наиболее рентабельный в перспективе бизнес. Современная благотворительность во многом вкладывает именно в него. Это новая сфера глобальной конкуренции; глобальные медиа и социальные платформы лишь транслируют и навязывают новые смыслы, сформированные некоммерческими организациями по заказам благотворительных структур.

Формирование стандартов некоммерческими организациями в интересах глобальных монополий может в прямом смысле слова ломать мир, создавая качественно новую реальность.

Пример 32

Монополия на семена – лишь одна из форм монополий на будущее

Интересно в этом отношении, например, колоссальное хранилище семян на Шпицбергене. В его строительстве участвовали Фонд Мелинды и Билла Гейтс; гигант американского агробизнеса DuPont/Pioneer Hi-Bred, один из крупнейших мировых владельцев патентованных генетически модифицированных семян и связанных с их выращиванием химикатов; швейцарская Syngenta, один из основных производителей таких семян и химикатов; фонд Рокфеллера – глобальная частная группа [351].

Совмещение интересов НКО и производителей генетически модифицированных семян очевидно. Ведь высокоурожайные гибридные семена можно сеять только раз. Их использование делает сельхозпроизводителей, а через них и все человечество зависимыми от нескольких держателей дикого генетического материала, нужного для создания гибридов.

Простое прекращение продаж нежелательному режиму семян уничтожит его сельское хозяйство за два-три года, а последствия этого если и не сметут, то обессилят его. Такая реальность введет качественно новые стандарты всех международных отношений – без громких деклараций и, более того, вообще без публичных действий.

Можно строить и иные предположения, вспоминая, например, о возможностях закладывания в генетически модифицируемые продукты «дополнительных» функций, до бесплодия включительно, - и участия ряда неправительственных структур в исследованиях и даже действиях, направленных на сокращение численности «низших» рас.

7.3.3. От иерархии – к сети: смена модели управления

Роль бизнеса по формированию стандартов и стратегий (а именно это становится ключевым направлением деятельности благотворительных и в целом некоммерческих организаций) повышается не только изживанием рынка, но и сугубо управленческим фактором: переходом от иерархий к сетям (о его диалектике и последствиях для управления см. параграф 4.2).

Несмотря на свой всеобъемлющий характер, он не будет окончательным: управление будет нуждаться и в иерархиях, и в сетях; меняться будет лишь их соотношение.

Наиболее эффективны трехступенчатые системы управления. На низшем уровне - непосредственного действия - находятся сетевые структуры, направляемые и отчасти конституируемые исполнительными иерархиями. Управляются эти сети в основном косвенно, не административным принуждением или финансовом стимулированием, а формированием поля смыслов и мотиваций, заставляющего их действовать, - в основном, с узко коммерческой точки зрения, бескорыстно.

Непосредственные организаторы этого поля смыслов и мотиваций (поддерживаемого и финансовыми, и грубо административными стимулами) - традиционные иерархические структуры, образующие второй уровень управления. Но сами они, в свою очередь, - лишь исполнители (и, во многом, конкретизаторы) воли, приводные ремни, инструменты сетей высшего уровня, включая сгустки глобального управляющего класса.

Складывание этой системы ослабило иерархизацию мира как внизу, так и на самом верху управленческой (а, значит, и социальной) пирамиды. С точки зрения участия в сетевых структурах господа диалектически оказались подобием рабов, - в то время, как занимающие промежуточное положение линейные, то есть иерархические менеджеры «выпали из контекста».

Снижение степени иерархизации управляющей системы снизило роль внешних для личности административных рычагов и рамок. В сети субъект действия ограничивается и направляется не приказами (которые теряют эффективность - сначала драматически, а затем уже и юмористически), а своими представлениями, мотивацией и «духом комьюнити» (в этом отношении перспективна свойственная русской культуре мотивация, ориентированная на мнении соседей – см. второй том). Поэтому в новых условиях надо управлять мотивациями и общими правилами, которые управляемые считают комфортными (а в идеале – естественными, подобно законам природы).

Главная функция системы управления в информатизированном мире - формирование (и лишь затем поддержание) стандартов поведения, базовых принципов («что такое хорошо и что такое плохо») и основных смыслов, определяющих состав и приоритеты повестки дня, общей для индивида и разветвленной организации. А ключевую роль в этом играют именно некоммерческие, в том числе благотворительные структуры.

Совершаемый под давлением информационных технологий, с расширением масштаба сетевых структур переход к управлению формированием стандартов поведения и повестки дня схож с «революцией христианства». Оно появилось в силу усложнения античного общества, потребовавшего дополнить управление на основе внешнего давления (мотива страха) управлением на основе давления внутреннего (мотива вины).