О теории пассионарности Часть 4

Иван Рюриков

    • О теории пассионарности Часть 1
    • О теории пассионарности Часть 2
    • О теории пассионарности Часть 3

Рассматривается четвёртая часть книги Л. Н. Гумилёва «Этногенез и биосфера Земли». В этой части Гумилёв говорит о географии и открывает странные вещи

Сегодня мы изменим обычный порядок обзора. В прошлой статье мы рассматривали вторую часть книги. Логично было бы продолжить рассмотрение по порядку и обратиться к третьей части. Но делать мы этого не будем. Дело в том, что Гумилёв в третьей части говорит о науке. Я уже обещал поговорить об отношении Гумилёва к науке. Но сделать это я хочу перед тем, как мы начнём излагать теорию пассионарности. Это делается для того, чтобы вы могли сравнить, как наука отвечает на поставленные Гумилёвым вопросы и как это делает он сам. Ну а сегодня мы поговорим о четвёртой части книги. О влиянии географии на этногенез. Эта часть небольшая и разговор будет короткий. Но именно здесь мы встретимся с двумя важными «открытиями» Гумилёва.

Роль ландшафта в этногенезе

Начинается четвёртая часть уже с привычного для данной книги разделения наук на естественные и гуманитарные.

    «Прежде всего отметим, что география (за исключением, пожалуй, экономической), а следовательно, и входящая в неё этнология – наука естественная, а история – наука гуманитарная» — (XIV. Перевёрнутая задача. Этнос – явление природы)

Мы не будем рассматривать отношение Гумилёва к наукам. Нам важны выводы, которые делает Гумилёв. Показывая приспособленность каждого биологического вида к условиям окружающей среды, показывая, что человек также является биологическим видом, Гумилёв вдруг натыкается на одну проблему.

    «Человек в этом отношении – исключение. Принадлежа к единому виду, он распространился по всей суше планеты. Это показывает наличие чрезвычайно высоких способностей к адаптации. Но тут возникает первая трудность: если первобытный человек приспособился к условиям, скажем, лесной зоны умеренного пояса, то чего ради его потянуло в пустыни и тропические джунгли, где не было привычной пищи и благоприятных условий, ибо каждый зверь входит в свой геобиоценоз (букв. – жизненное хозяйство), т. е. «закономерный комплекс форм, исторически, экологически и физиологически связанных в одно целое общностью условий существования»?[174] Образно говоря, биоценоз – это дом животного; зачем же уходить из родного дома?» — (XIV. Перевёрнутая задача. Человек в биоценозе)

Как же решить эту проблему? В очередной раз сказав, что общество имеет слабое отношение к процессу этногенеза, Гумилёв исследует ландшафты Земли. И здесь он делает важный вывод.

    «Подлинными месторазвитиями являются территории сочетания двух и более ландшафтов. Это положение верно не только для Евразии, но и для всего земного шара. Основные процессы этногенеза в Евразии возникали: а) в восточной части – при сочетании горного и степного ландшафтов; b) в западной – лесного и лугового (поляны в Волго-Окском междуречье); с) в южной – степного и оазисного (Крым, Средняя Азия); d) на севере – лесотундра и тундра. Но северные я предлагаю выделить в особый отдел циркумполярных культур, так как отделённые от евразийского месторазвития «таёжным морем», они никогда на него не влияли.

    ...

    Развивая изложенный принцип, можно предположить, что там, где границы между ландшафтными регионами размыты и наблюдаются плавные переходы от одних географических условий к другим, процессы этногенеза будут менее интенсивны» — (XV. Роль сочетания ландшафтов. Монотонность и разнородность ландшафтов)

И тут же следует оговорка.

    «Но тут возникает вопрос: является ли сочетание ландшафтов причиной этногенеза или только благоприятным условием? Если бы причина возникновения новых народов лежала в географических условиях, то они, как постоянно действующие, вызывали бы народообразование постоянно, а этого нет. Следовательно, этногенез хотя и обуславливается географическими условиями, но происходит по другим причинам, для вскрытия которых приходится обращаться к другим наукам. Эти проблемы будут разобраны в специальных разделах и в конце концов дадут ответ на основной вопрос: как и почему этносы не похожи друг на друга и какое отношение имеет этногенез к прочим явлениям природы?» — (XV. Роль сочетания ландшафтов. Влияние характера ландшафта на этногенез)

Итак, ландшафты хоть и имеют значение в процессе этногенеза, но сам этнос образуется по другим причинам. Казалось бы, на этом можно ставить точку. Но Гумилёв продолжает исследование и обнаруживает разное отношение разных этносов к ландшафтам.

    «Вот на этой основе мы и построили нашу первичную классификацию: 1) этносы, входящие в биоценоз, вписывающиеся в ландшафт и ограниченные тем самым в своём размножении; этот способ существования присущ многим видам животных, как бы остановившимся в своём развитии. В зоологии эти группы называются персистентами, и нет никаких оснований не применить этот термин к этносам, застывшим на определённой точке развития; и 2) этносы, интенсивно размножающиеся, расселяющиеся за границы своего биохора и изменяющие свой первичный биоценоз. Второе состояние в аспекте географии называется сукцессией» — (XVI. Становление антропогенных ландшафтов. Развитие общества и изменение ландшафта)

Действительно, при развитии народов территория, на которой эти народы живут, сильно меняется. Но если по Гумилёву к этому имеет отношение этнос с его стереотипом поведения, то почему мы должны считать так? Ведь очень может быть, что общественные процессы вызывают изменение ландшафта гораздо сильнее, чем этнические. Действительно, если на месте мелких крестьянских хозяйств возникают крупные рабовладельческие латифундии, ориентированные на производство и продажу какого-либо одного продукта, то местность явно должна измениться. Местность не сильно изменится, но всё же изменения будут, если на месте латифундий появятся деревни, где каждый крестьянин будет производить не один продукт, а множество продуктов. И конечно же, если на месте деревни возникнет город с ремесленным, а затем и промышленным центром, то это тоже приведёт к изменению местности, причём сильному изменению. Но дело в том, что все эти процессы не относятся к этническим, а к общественным! Вопрос об отношении общественного и биологического в коллективах опять встаёт перед нами во всей красе.

Но если это интересует нас, то Гумилёва интересует совсем другое. Есть этносы, развитие которых ограничено местным биоценозом. Они Гумилёва не так сильно интересуют. И в их отношении он делает короткое замечание.

    «А теперь вернёмся к индейцам и народам Сибири, потому что мы, наконец, можем ответить на поставленный выше вопрос: почему охотники и земледельцы существуют рядом, не заимствуя друг у друга полезных навыков труда и быта? Ответ напрашивается сам: очевидно, некогда предки тех и других пережили периоды освоения ландшафта и видоизменили его по-разному, потомки же, сохраняя созданный предками статус, оберегают наследие прошлых эпох в виде традиции, которую не умеют и не хотят сломать» — (XVI. Становление антропогенных ландшафтов. Возникновения и упадки)

Уже здесь определённо имеется какая-то логическая брешь. Ведь указанные народы Гумилёв относит к первой категории своей классификации – народам, живущим в гармонии с окружающим ландшафтом и биоценозом, существование этих народов ограничивается факторами внешней среды. Спрашивается, как в таком случае эти люди могли вообще что-то видоизменить, если любое изменение автоматически ставит их в новые условия, к которым придётся приспосабливаться? Мы прекрасно знаем, как этот процесс протекает в мире животных. Вот у нас есть биоценоз, расположенный в определённом ландшафте. Вот в этом биоценозе живут, допустим, волки. А вот изменяются условия, допустим, сократилась кормовая база волков. Но это приведёт только к сокращению численности волков, не более!

Теперь обратимся к людям. Гумилёв утверждает, что есть этнос, живущий в состоянии равновесия с окружающей средой. Гумилёв утверждает, что этот этнос меняет окружающую среду. Но ведь это же должно привести к сокращению этноса, так же как и раньше сократились волки! Но этого не происходит. Почему? И хотя Гумилёв даёт ответ на этот вопрос в другом месте, стоит привести этот ответ сейчас. Дело в том, что согласно Гумилёву, народы Сибири и индейцы когда-то были более развитыми народами. Когда-то они изменили ландшафт, который с тех пор не восстановился. Но потом эти люди деградировали, и сейчас ютятся на развалинах былого «величия», находясь в состоянии равновесия с окружающей средой. Они даже не способны принять новые формы хозяйствования в силу культурных причин. Всё гениальное просто!

Однако это простоту надо долго и упорно доказывать. Ведь нам известны места, в которых развивающиеся народы меняли ландшафт и биоценоз настолько, что устраивали экологическую катастрофу и после этого деградировали. Остров Пасхи тому живой пример. Территория без леса и с гигантскими — в прямом смысле этого слова  — следами деятельности человека — каменными статуями. Вот как выглядит деградация народа! Она не может произойти незаметно! Следы этой деградации всегда будут видны в виде сооружений. Другими словами, если в Северной Америке живут деградировавшие потомки великих народов, то вся Северная Америка должна быть усыпана развалинами крупных городов, остатками дорожной сети, большими статуями и храмами. Где всё это?! Если индейцы пуэбло, пример которых приводит Гумилёв, живут в равновесии с природой, строят поселения—крепости  — откуда и произошло их название — и пережили стадию деградации, то, значит, в их истории должны быть крупные укреплённые города. Где они?! А где это всё на территории Сибири?! Но если этого нет, то почему мы должны предполагать деградацию местных народов? Мы можем предположить, что эти народы находятся в низшей стадии развития, в которой, кстати, наши предки находились по историческим меркам не так давно! Бездоказательные утверждения — пожалуй, это основной приём, который использует Гумилёв.

Но если с первой категорией народов всё понятно, то исследуя вторую категорию, Гумилёв делает два важных «открытия», которые лягут в основу его теории пассионарности. О них мы и поговорим.

Два «открытия»

Исследуя вторую категорию народов, Гумилёв вдруг обнаруживает, что воздействие этих народов на окружающую природу не постоянно, а имеет различные степени активности. То есть, в одном время люди активно меняют ландшафт, в другое — поддерживают данные изменения. Само по себе это открытие мало что стоит, но нам важны выводы, которые делает Гумилёв.

    «Теперь мы можем ответить на поставленные вопросы. Эпохи, в которые земледельческие народы создают искусственные ландшафты, относительно кратковременны. Совпадение их по времени с жестокими войнами не случайно, но, разумеется, мелиорация земель не является поводом к кровопролитию. Утверждать подобное – значило бы идти в направлении географического детерминизма дальше самого Монтескьё. Однако в обоих параллельных явлениях есть чёрточка, которая является общей, – способность этнического коллектива производить экстраординарные усилия. На что эти усилия направлены – другое дело; цель в нашем аспекте не учитывается. Важно лишь, что когда способность к сверхнапряжению слабеет, то созданный ландшафт только поддерживается, а когда эта способность исчезает – восстанавливается этноландшафтное равновесие, т. е. биоценоз данного биохора. Это бывает всегда и везде, независимо от масштабов произведённых перемен и от характера деятельности, созидательного или хищнического. А если так, то мы натолкнулись на новое, до сих пор неучтённое явление: изменение природы – не результат постоянного воздействия на неё народов, а следствие кратковременных состояний в развитии самих народов, т. е. процессов творческих, тех же самых, которые являются стимулом этногенеза» — (XVI. Становление антропогенных ландшафтов. Возникновения и упадки)

Это предпоследний шаг к теории пассионарности. А вот интересно, если образование народов и развитие обществ — это разные процессы, то на каком основании Гумилёв относит изменение ландшафта именно к процессам этногенеза? Впрочем, сейчас я не собираюсь спорить с Гумилёвым. Пусть он сначала изложит свою теорию пассионарности. Пусть сначала докажет её. Посмотрим, что у него получится.

А пока Гумилёв вводит фазы этногенеза.

    «Историческая, описанная в источниках эпоха включает при отсутствии внешнего смещения следующие фазы этногенеза:

        1. явный период фазы подъёма,
       2. акматическую фазу, когда этнос предельно активен, а давление на ландшафт уменьшено,
       3. фазу надлома, когда антропогенное давление максимально и деструктивно,
       4. инерционную фазу, в которой идёт накопление технических средств и идеологических ценностей; ландшафт в это время поддерживается в том состоянии, в которое он был приведён ранее;
       5. фазу обскурации, во время которой нет забот ни о культуре, ни о ландшафте.
       6. После этого наступает фаза гомеостаза, когда идёт взаимодействие остатков полуистребленного этноса с обеднённым ландшафтом, возникшим на обломках погибшего культурного ландшафта, там, где на месте дубов
           выросли лопухи, среди которых играют в прятки правнуки завоевателей и дети разбойников» — (XVI. Становление антропогенных ландшафтов. Периодизация по фазам)

И опять же, это могло бы быть основанием для теории этногенеза, если бы Гумилёв раньше ответил на уже неоднократно поставленный вопрос о соотношении биологического и социального в человеческих коллективах. А так мы спросим: причём здесь давление на ландшафт и этнос? Может быть, такое давление связано с развитием общества, а не этноса?

Ну а под конец, Гумилёв делает огромное открытие. Забегая вперёд, скажу, что пассионарные толчки в теории Гумилёва имеют чёткую географическую локализацию. Они расположены строго вдоль определённой линии. Это даёт Гумилёву лишнее основание для своей теории и одновременно является краеугольным камнем этой теории.  Разбору этой локализации будет посвящена отдельная статья. Сейчас же мы скажем, что первое упоминание о таких зонах толчков Гумилёв приводит именно в четвёртой части. Приведём пару высказываний и на этом сегодня закончим.

    «А на самом деле, как сейчас будет показано, пусковые моменты этногенезов, там, где можно их проследить на строгом фактическом материале, совпадают по времени и располагаются в регионах, вытянутых либо по меридианам, либо по параллелям, либо под углом к ним, но всегда как сплошная полоса. И вне зависимости от характера ландшафта и занятий населения на такой полосе в определённую эпоху внезапно начинает происходить этническая перестройка – сложение новых этносов из субстратов, т. е. этносов старых. Последние при этом ломаются и разваливаются, а новые развиваются весьма активно. А рядом с такой полосой – покой, как будто нигде ничего не происходит. Естественно, самоуспокоенные этносы становятся жертвами своих беспокойных соседей. Остаётся непонятным другое: откуда такая исключительность в положении зон начал этногенезов и почему каждый раз процесс начинается на новом месте? Как будто кто-то хлещет плетью шар земной, а к рубцу приливает кровь – и он воспаляется» — (XVII. Взрывы этногенеза. Взрыв этногенеза в I в. н.э)

    «Возникает впечатление, что линейные участки земной поверхности, по которым проходили интенсивные процессы возникновения этносов, не охватывают весь земной шар, а ограничены его кривизной, как будто полоска света упала на школьный глобус и осветила только ту его часть, которая обращена к источнику света. Эта аналогия – скорее иллюстрация. Какова её содержательная основа – об этом речь впереди» — (XVII. Взрывы этногенеза. Взрыв этногенеза в XI в. н.э)

Заключение по четвёртой части

Пожалуй, что эта часть является граничной. Дело в том, что если до четвёртой части ещё могла идти речь о какой-либо науке, то в пятой и последующих частях о науке идти речи не может. Ответственно заявляю, что дальше начнётся… Впрочем, вы сами всё увидите. Сейчас важно запомнить, что все те странности, которые были отмечены нами ранее, у Гумилёва объяснения не получили. Во многом, проблема этногенеза придумана самим Гумилёвым. И для решения этой проблемы он придумал и свою схему. Подробности будут даны при разборе следующих частей. Там будет действительно интересно. Читаем дальше.