Выстроить разумную модель управления: о вреде дружбонародия и единонародия

Ищенко Ростислав

Что обещают и чего не могут простить украинцы России

Дружбы народов не бывает. Именно поэтому в современной прагматичной России советский орден «Дружбы народов» заменили орденом «Дружбы». Дружить могут отдельные люди.

Это, впрочем, не означает, что сегодня вчерашние лучшие друзья не могут стать злейшими врагами. Причины могут быть любые: от не поделили бизнес или девушку, до расхождения в политических взглядах.

Наличие единого народа также не гарантирует дружбу между его различными частями. Так, например, во время войны за независимость США и англо-американской войны 1812-1815 годов (так называемой Второй войны за независимость, в ходе которой был сожжён Белый дом) основу армий с обеих сторон составляли англичане – один и тот же народ. Термин «американец» первоначально был синонимом колониста и означал англичанина, отправившегося колонизировать «ничейные» земли Северной Америки.

Бургундские герцоги Младшего Бургундского дома, противостоявшие старшей ветви Капетингов, были её ближайшими родственниками, сама же поздняя Бургундия образовалась как апанаж, выделенный королём Франции Жаном II Добрым, своему младшему сыну Филиппу II Храброму, за то, что тот в момент поражения французов от англичан пи Пуатье оказался среди тех немногих, кто не бросил короля, оставшись с ним на поле проигранного сражения до конца. По меркам того времени длительные войны вёл не просто один народ (подданные одного монарха), но одна семья.

В ходе войн за объединение Италии итальянцы воевали с итальянцами, а русские князья эпохи раздробленности разоряли владения своих ближайших родственников, в которых ранее сами могли княжить, с рвением, достойным лучшего применения.

Ни осознание единонародия, ни принадлежность к одной семье, одному племени, одному клану не гарантируют от противостояния, вплоть до длительных военных действий. В конце концов, на заре славянского разделения русские с поляками тоже были единым народом, о чём свидетельствуют генетические исследования.

У государств возникают общие интересы, появляются общие враги, они осознают необходимость тесного взаимодействия и, под воздействием пропаганды, народы становятся «братскими». По-другому слишком сложно объяснить среднестатистическому гражданину, почему у нас такие тёплые отношения с кем-то далёким и на нас непохожим, о ком вчера ещё ничего не знали, или к кому относились без особой любви.

Для возникновения чувства «братства» не обязательно иметь общие корни и даже принадлежать к одной расе. Русский с китайцем были «братьями навек» при Сталине и Мао и вновь стали при Путине и Си Цзиньпине. В промежутке же были злейшими врагами. В обоих случаях нас объединила, в первую очередь, общая опасность, исходящая от США. Вражда же возникла в результате субъективного невосприятия друг друга Мао и Хрущёвым. И где здесь самоощущение народов? Не оно направляло политику, а оно следовало за политикой.

Поэтому, когда мы пытаемся выстраивать схемы будущих отношений с Украиной или будущей её ликвидации, исходя из тезисов единый/не единый народ – это не более чем информационно-политическая спекуляция. Понятно, что с теми на Украине, кто сохранил свою русскость, мы единый народ, что не мешает большинству из них причислять себя к другой нации и даже воевать против нас. Те же, кто пытается стать полноценным украинцем (учит язык, не снимает вышиванку, молится на пысанку) и т.д. мы уже и народы разные. Но при этом, они и сохранившие бытовую русскость, приняв политическое украинство русские, составляют одну политическую нацию (хоть наиболее оголтелые из галичан регулярно публично в этом сомневаются).

Политический выбор можно изменить. В России уже сейчас полно «героев майдана», у которых с майданом не сложилось и они сменили сторону. Теперь они упрекают русских, что те недостаточно хорошо с майданом на Украине боролись. Сменив вектор пропаганды можно изменить политический выбор даже тех русских, которые сейчас под украинскими флагами воюют против России. Но осадочек останется.

Перебежчики с майдана воспринимаются той частью российской культурно-политической тусовки, которая сама в 2012 году организовывала российский майдан, но не воспринимаются большинством народа. СМИ и спецслужбы пытаются использовать их в мирных целях, но в принципе это – одноразовый расходный материал, который не жаль, ибо «вера в идеалы майдана» означает особую «революционную» психическую организацию, враждебную любой регулярной государственности. Все они, как покойная Валерия Ильинична, стоят «красивые» одиноко в белом пальто и ждут (а потом уже и не ждут, жалуясь, что народ не тот попался), когда мир прогнётся под них.

Люди, которые воевали против нас, никогда этого не забудут и никогда в глубине души не признаются сами себе, что не менее десяти лет своей жизни (2013-2023), а может быть и больше, потратили на бездарный проект, за который ещё и кровь свою и чужую вёдрами лили. Они даже могут согласиться, что не мы виноваты в их ошибках и в их поражении, но никогда не простят нам нашей победы, отнявшей у них мечту.

Большевики попытались создать супер-нацию (советский народ), одновременно поощряя развитие внутри него малых наций и субнаций (народов национальных республик и многочисленных автономий). Проект скреплялся властью КПСС и мог существовать ровно столько, сколько существовала монополия КПСС на власть. Как только партийная власть исчезла, проект начал распадаться по разломам малых наций (по границам союзных республик).

Одновременно начался распад не до конца оформленного «советского народа». Он продолжается до сих пор: есть русские, украинцы, молдаване, казахи, ставящие свою советскость перед национальной идентичностью. Но с распадом советского государства, достаточно распространённая в позднесоветском обществе и скреплявшая его советскость потеряла механизм своего господства. В то время, как местные национализмы малых наций, приобрели такие механизмы в виде государственных аппаратов союзных республик. Поэтому весь дальнейший процесс на постсоветском пространстве имеет все черты, как межнационального противостояния (национальных революций), так и гражданской войны в рамках одного народа.

В этом и заключается трудность его квалификации. В каком-то смысле он напоминает войну за независимость США. Но там не было изначальной попытки создания новой нации и независимого государства. Колонисты до конца надеялись сохранить политические связи с Великобританией, требуя только больших экономических свобод и, как их гарантии, участия в политической жизни метрополии, за счёт собственного представительства в британском парламенте. Только, когда вместо удовлетворения требований, метрополия прислала войска, зашла речь об отделении и создании отдельного государства уже американского народа, хоть ещё не американской нации.

Распад же советского единонародия осложнялся его полинациональностью. Раньше, с такой же проблемой, во время своих многочисленных распадов (за тысячелетия существования государственности) сталкивался Китай. Китайцы интуитивно выработали противоядие в виде мягкой ассимиляторской политики, в рамках которой большая часть населения Китая стала «ханьцами». При этом между разными регионами сохраняются серьёзнейшие различия во внешнем облике населения, культурных традициях, кулинарных предпочтениях, ещё живы некоторые местные языки и диалекты. Но все эти очень разные люди официально являются ханьцами по национальности. Причём они сами в этом уверены. Между тем ханец = подданный династии Хань первоначально означал примерно, то же, что советский – все племена и народы проживавшие на подвластной империи Хань территории.

Думаю, что в конечном итоге Россия, если она хочет избавиться от внутренней уязвимости, пойдёт по этому же пути. В принципе имперская унификация при сохранении регионального разнообразия свойственна любой империи. Вопрос только в том, оставлять дело на самотёк или постараться аккуратно направить течение этнического развития в нужное русло.

Большое поглощается малым и в политике, и в экономике, и в межнациональных отношениях. У этих процессов только скорость различна. При этом поглощаемое оказывает встречное влияние на поглощающее, частично его видоизменяя. Славяне и финноугры, тюрки и монголы, народы Кавказа и Балкан, сохранившиеся до сих пор и растворившиеся в истории – все народы современной России и её окрестностей, оказали влияние на формирование современного русского народа. Русская цивилизация в нём доминирующая, но не единственная.

Чтобы выстроить разумную модель управления вновь обретёнными и обретаемыми землями, следует понять простые истины:

1. Люди создают государство для защиты от внешних опасностей и регулирования внутренней жизни. Первоначально его полномочия крайне ограничены, но с момента создания государство представляет из себя живой организм, живущий интересами не только создавшей его общины, но и собственными интересами, в том числе и в первую очередь, интересами самосохранения и распространения на соседние территории. Для людей государства может быть много, для самого государства много не бывает никогда.

2. Распространяясь вширь и в глубь, государство сталкивается с необходимостью согласовывать интересы и организовывать взаимодействие разных общин. В этот момент начинается создание народа, как полиобщинного объединения контролируемой государством территории. В зависимости от формы государственной власти и общественно-экономического строя, понятие народа может быть рыхлым и изменчивым (если его объединяет личная власть монарха или ненадёжные раннеефеодальные связи), но может быть и достаточно прочным (на заключительных этапах существования античного общества, а также в момент перехода классического феодализма к квазибуржуазному абсолютизму и к классической раннебуржуазной монархии).

3. В тот момент, когда внешнеэкономические интересы (колониальная экспансия, внешняя торговля) начинают превалировать над внутриполитическими, народ превращается в политическую нацию. Политическая нация более устойчива, по сравнению с обычным народом. Она может некоторое время существовать за пределами создавшего её государства, но через некоторое время (не превышающее два-три поколения) политическая нация (если ей не удалось воссоединиться со своим государством) исчезает.

4. Процесс возрождения единой нации возможен, но не всегда политически и экономически оправдан. Прецедент тысячелетнего сохранения безгосударственного еврейского народа, базируется на сохранении религиозной общины, а они гораздо более живучи. Христиане вообще, поначалу выделившись из римского мира, как враждебного, языческого, через триста-четыреста лет его полностью поглотили.

5. Как видим, ключевую роль в национальном строительстве играет государство. Его же, государственные, интересы являются доминирующими и при оценке перспектив разного рода объединений и воссоединений. С этой же точки зрения мы должны смотреть и на перспективы развития процесса на украинском направлении (и не только на украинском – Украина – только начало, здесь отрабатывается российская национальная политика, а также формат и механизмы государственного расширения на столетия).

6. Решение, во всех случаях, должно зависеть от комплексной оценки интересов государственной безопасности, социальной стабильности и экономического развития. Стратегию не следует путать с тактикой. Если решено, что стратегически для надёжного обеспечения всего комплекса своих государственных интересов, России необходимо выйти на определённые рубежи, то во-первых, это не значит, что о данном решении надо заявлять публично, во-вторых, это не значит, что стратегические планы должны быть реализованы завтра, через пять, десять или пятьдесят лет. Для государства и триста лет – не время.

7. Имея в голове стратегические цели, государство всегда ориентируется на сегодняшнее соотношение сил, соотношение сил (своих и вражеских), экономическую устойчивость, возможность привлечения союзников противостоящими лагерями и на массу иных сиюминутных проблем, требующих его внимания, управления и ресурсного обеспечения. На определённом этапе на присоединяемых территориях, в случае необходимости, могут применяться переходные формы управления (как это, например, было в ДНР/ЛНР).

8. «Родственность» народов, языка, культуры, духовной жизни – всё это эмоции. Наличие близких родственников в России практически у ста процентов украинских семей, не отменило враждебность украинской государственности русскости, соответствующего форматирования народа Украины и даже начала создания из русских украинской политической нации, враждебной России до состояния войны на уничтожение всех русских.

9. Вспомним «Тараса Бульбу» Гоголя. Политический выбор, основанный на личном интересе, заставил Андрия пойти на осознанное предательство не только своего народа, но и своей семьи. Политический же выбор заставил Тараса убить своего сына, принявшего иную политическую идентичность, ибо далее обязательно шло и принятие иной национальной идентичности (в данном случае облечённой в религиозную форму). Гоголь об этом не упоминает, но Андрий не мог жениться на дочери польского магната, не перейдя в католичество, а ему женитьба была обещана и он жениться собирался.

10. Предательство, возможное на личном уровне, возможно и на народном, особенно, если народ, разделён на два государства – интересы государства, как живого организма, обладающего инстинктом самосохранения, легко подавляют интересы отдельного человека. Государство, при формировании новой нации под себя, обращается к древнейшим доисторическим архетипам, включающим определение свой/чужой = человек/не человек по границе владений племени.

11. Отдельный человек инстинктам противостоять может, толпу инстинкты захлёстывают. Хотим избавиться от враждебного русскости украинства, надо искоренить навсегда саму память об украинской государственности, хотим сохранить «братское государство братского народа», надо готовиться к войне с ним в ближайшем будущем.

12. Украинство никогда не простит ни русской победы, ни тем боле русской жертвенности. Здесь ничего личного – вопрос заключается только в том, на каком языке будут говорить ваши дети и к какой нации они будут себя относить. Если, конечно, сторонники альтернативной государственности, в случае своей победы, позволят Вам иметь детей. Пока что они обещают убить всех русских.