Простаков Глеб, бизнес-аналитик
Прошедший саммит Китай – Центральная Азия дал нелишние поводы обратить внимание на роль и статус России в регионе. Провозглашенная Си Цзиньпином «новая эра» во взаимоотношениях КНР с государствами региона – Узбекистаном, Казахстаном, Кыргызстаном, Туркменистаном и Таджикистаном – многими была воспринята как перехват Пекином статусной роли главной силы влияния в данном регионе у Москвы.
Подписанная по результатам саммита Сианьская декларация, названная так в честь древней столицы Китая, где проходило мероприятие, предусматривает набор шагов по сближению стран ЦА с Китаем. Пункты декларации включают политические вопросы (невмешательство во внутренние дела, недопущение цветных революций), экономические (совместные индустриальные проекты, водородная энергетика, продовольственный обмен), логистические (строительство железных дорог, увеличение числа авиарейсов и др.) и многое другое. Решено также создать постоянные механизмы коммуникации между странами, включая проведение самого саммита каждые два года – следующий должен состояться в Казахстане в 2025 году.
Итак, Китай действительно активизировался на Центрально-Азиатском направлении. Хорошо это или плохо для России, и нужно ли этому сопротивляться? Для начала есть смысл вспомнить, что Центральная Азия – очень сложный регион. Как рынок сбыта, он имеет ограниченные возможности ввиду невысокой плотности населения и сравнительно низких его доходов. Китай говорит о наращивании торговли со странами Центральной Азии, которая в текущем году в сумме может достичь 70 млрд долларов. Для сравнения: торговый оборот Китая с Россией по итогам года, как ожидается, будет почти в три раза большим, перевалив за 200 млрд долларов. И первая, и вторая цифры все еще далеки от объемов торговли Китая с его основными торговыми партнерами – Евросоюзом (1,6 трлн) и США (760 млрд).
А вот с точки зрения транзитных возможностей значение региона трудно переоценить. Китайский проект «Один пояс – один путь» во многом был направлен на то, чтобы пробить более удобные логистические маршруты в Европу, в том числе маршруты, не включающие Россию. Тем временем Евросоюз в свете длящегося энергетического и неизбежного экономического кризиса становится своего рода «медвежьим углом», обнуляя инвестиции КНР в инфраструктуру доставки китайских товаров в ЕС. Подтверждением тому служит рост «плохих» кредитов, выданных Китаем развивающимся странам в рамках проекта Нового шелкового пути. Так, в период с 2020 по 2022 год объем кредитов, условия которых пришлось пересмотреть (а некоторые и вовсе списать), вырос до 77 млрд долларов.
Нарастающие долговые проблемы в самом Китае не позволят ему инвестировать в малоперспективные проекты в Центральной Азии с той же интенсивностью и без необходимой отдачи на вложенный капитал. А вот продвигаемые Россией транспортные коридоры Север – Юг, охватывающие и Центральную Азию (Казахстан, Узбекистан, Туркменистан), и Закавказье (Азербайджан), в сегодняшних реалиях выглядят куда более перспективными и окупаемыми, нежели «шелковая» версия китайских маршрутов в Европу.
С точки же зрения безопасности страны Центральной Азии представляют собой потенциальную угрозу одновременно и для России, и для Китая (Синьцзян-Уйгурский автономный округ). Границы очень протяженные, экономическая ситуация в регионе нестабильна, влияние радикальных течений велико, что делает его по-настоящему взрывоопасным. И в данном случае большее участие Китая в вопросах безопасности на руку России, что позволит ей не отвлекать дополнительные ресурсы в условиях эскалации противостояния с Западом. Так, например, Москва «делегировала» Тегерану часть своего влияния в разрешении конфликта в Нагорном Карабахе, что только укрепило российско-иранское взаимодействие.
Наконец, нужно вспомнить о том, что за влияние в Центральной Азии борются отнюдь не только Китай и Россия. Если за Китаем можно условно закрепить роль крупнейшего кредитора, за Россией – крупнейшего торгового партнера, то Евросоюз – это крупнейший инвестор, а США и Турция оказывают мощнейшее политическое влияние, первые – как глобальный геополитический игрок, вторая – благодаря пантюркистскому проекту, неизменно продвигаемому новым старым президентом Реджепом Тайипом Эрдоганом.
Усиление экономической активности Пекина в регионе осуществляется преимущественно за счет слабеющего Евросоюза, внимание которого будет все больше отвлекаться на решение внутренних проблем. Свою роль как гаранта безопасности Россия отлично продемонстрировала в январе 2022 года во время неспокойных событий в Казахстане. И в этом смысле больше ей доказывать не нужно. В вопросах безопасности Москва и Пекин, вероятно, действуют в системной координации и обоюдно заинтересованы друг в друге.
Что же касается политического влияния, то резервом для его усиления для Москвы в будущем станет снижение геополитической роли США в регионе по результатам текущего конфликта. Таким образом, Китай и Россия – каждый в свое время – займут пустоты, образовавшиеся в результате ухода из региона американцев и европейцев. Станет ли Турция деструктивной или дестабилизирующей «третьей» силой, во многом зависит от того, удастся ли Эрдогану преодолеть внутренние проблемы Турции, и от того, в какой мере эти проблемы выплеснутся во внешний контур. В идеальном измерении влиятельная в регионе «пятерка» должна превратиться в «тройку», в которой каждой стороне треугольника будет отведена роль гаранта стабильности в Центральной Азии.