Жующие информационную жвачку: Проблема деинтеллектуализации информационного пространства 

Ищенко Ростислав 

Давно закончились травоядные времена, когда на российских ток-шоу гостям с Украины с гордостью указывали на то, что они здесь выступают, а нас к ним не пускают. Это должно было доказывать наше превосходство в информационном противоборстве.

На самом деле это было следствием недостаточного понимания организации современного информационного пространства, а значит и методов информационной борьбы. 

На Украине с этой проблемой были знакомы ещё хуже, но украинскими действиями в информационной сфере управлял Запад, сделавший ставку на информационную войну ещё в эпоху своей борьбы с СССР и имевший гораздо больший опыт и куда меньше страдавший от наивности в этом вопросе.

Подчеркну вышесказанное. Запад сделал ставку не на информационную борьбу, не на «мягкую силу», а на информационную войну, в рамках которой и информационная борьба, и «мягкая сила» были составными частями, но далеко не исчерпывали её инструментарий.

На войне как на войне: для победы все средства хороши, в том числе обман, двойные стандарты и прочие «неспортивные» приёмы. В отличие от Олимпийских игр на войне не за медали сражаются, а за жизнь и за то, кому будет принадлежать будущее. Информационная война не исключение. Поэтому через некоторое время, Россия также стала закрывать своё информационное пространство и вводить ограничения и запреты на распространение чувствительной информации.

На ток-шоу точку зрения врага больше никто не защищает, спор идёт вокруг различных вариантов патриотической точки зрения. Спор, правда, не менее ожесточённый. Ожесточённость этих споров уже приводит к взаимным обвинениям патриотов в «работе на врага» и требованиям к властям запретить «патриотическую альтернативу». Кстати Запад и в этом вопросе нас давно опередил. Патриотическую консервативную альтернативу лево-либеральному глобалистскому дискурсу там давно уже объявили фашизмом и запрещают где и как только могут, включая попытки запрета соответствующих парламентских партий и пересмотр результатов президентских выборов, если на них победил неправильный кандидат.

Казалось бы, раз воюющий с нами Запад отбросил все приличия и перешёл из режима информационной открытости в режим пропагандистской закрытости, мы должны поступить также. Ведь война не спрашивает сражаешься ты за правое дело или за неправое – оружие работает у всех одинаково и путь к победе один – лишить врага возможности сопротивляться, максимально истощив его ресурсы. Но есть нюанс.

Как показывает опыт того же проигравшего Западу информационное противостояние СССР, к информационной закрытости переходит проигрывающая информационную войну сторона. Пока СССР выигрывал, он стремился максимально познакомить мир со своими достижениями. Когда начал проигрывать, попытался максимально ограничить доступ своих людей к информации о реальной жизни на Западе, что в долгосрочном плане было физически невозможно реализовать.

Информационная открытость ориентирована на захват информационного поля врага, на воздействие на чужую аудиторию. Информационная закрытость ориентирована на сохранение собственного информационного поля от вражеского проникновения, которому невозможно противодействовать информационными же средствами. Они не живут друг без друга, но ни одна из них не абсолютна, между ними необходимо выдерживать хрупкий баланс. 

Полная информационная закрытость в наше время вообще невозможна, а частичная может быть полезна только в специфических условиях и в течение короткого периода. Даже тотальная военная цензура США вокруг операции «Буря в пустыне» дала трещины и начала протекать нежелательной информацией почти сразу же. Долговременная и стремящаяся к тотальности информационная закрытость быстро приводит к возникновению в обществе эффекта недоверия к собственным СМИ, тем большему и тотальному, чем дольше и тотальнее работает принцип закрытости.

Этот эффект мы уже сейчас можем наблюдать на Западе, где давно включённая информационная закрытость от России привела к тому, что часть общества стала больше доверять российской информации, чем национальным СМИ. При этом надо иметь в виду, что западные СМИ традиционно пользовались доверием собственной аудитории, в то время, как российским пришлось преодолевать устойчиво плохую репутацию, которой по итогам Холодной войны пользовались на Западе советские СМИ.

В результате сегодня думающая часть западной аудитории постепенно переориентируется на российские СМИ, как менее подверженные цензуре и более открытые и объективные. Ключевое слово здесь «думающая».

Дело в том, что до XIX века умение читать и писать было не обязательным даже для высших классов. В XVI-XVIII веке оно стало модным. Но так же как не каждый модник – модельер, не каждый обученный азам грамоты человек являлся постоянным читателем, тем более писателем. Потребителями распространяемой редкими СМИ информации были представители интеллектуальной элиты общества. Остальные довольствовались слухами и устными пересказами лиц, которые от кого-то что-то слышали.

Вспомните Дюма, как часто д’Артаньян с друзьями что-то читают или пишут? Всего несколько раз за всё время романа. И то, кроме диссертации Арамиса это краткие записки. Бальзаковский Растиньяк, живущий на двести лет позже, читает значительно больше, но по сравнению с современным человеком он тоже живёт в абсолютном информационном вакууме. Но и Ратиньяк из эпопеи Бальзака, и мушкетёры из романов Дюма большую часть повествования вращаются среди высшего света – сливок тогдашнего общества, именно в том кругу, в котором грамотность была в моде. Это показывает, что большая часть общества до конца XIX века в принципе находилась вне официального информационного пространства.

Ситуация стала стремительно меняться с конца XIX века. Не просто печатное слово стало достоянием широких масс, но изобретение радио, а затем широкое распространение телевидения критически изменили формат информационного пространства, втянув в него самые широкие слови населения.

По мере демократизации информационного пространства, снижалась его интеллектуальная составляющая. Окончательно жирный крест на интеллектуальном информационном пространстве поставил интернет, обеспечивший широкое распространение социальных сетей, в которых «каждый суслик агроном»: каждый сам себе и писатель, и читатель, и критик, и рецензент. С этого момента родилась новая информационная нормальность в рамках которой не стыдно верить в альтернативную историю и в тайное мировое правительство рептилоидов, построивших пирамиды и наблюдающих оттуда за поведением человечества, при этом жутко боящихся своего разоблачения, хоть все их секреты давно уже известны каждому таксисту и парикмахеру.

Любые долгосрочные ограничения в информационной сфере дополнительно усиливают деинтеллектуализацию, хоть вроде бы именно против неё и призваны бороться. Человека можно расстрелять за несоответствие его мыслей линии партии, но нельзя наказать за веру в рептилоидов – простодушие ненаказуемо. 

Простодушие ненаказуемо, но «простота хуже воровства». Опрощение информационного пространства ведёт к вытеснению из него интеллектуальной составляющей. Патриот-интеллектуал постепенно начинает чувствовать себя не только невостребованным, но чуждым обществу и превращается в интеллигента-оппозиционера. Интеллектуальная оппозиция любой власти всегда будет существовать. Это не страшно, а в какой-то мере даже полезно, пока существует интеллектуальная поддержка власти. Но если информационное общество, как в позднем СССР, разделяется на интеллектуальную оппозицию и цинично-схоластическое соглашательское оформительство «последних указаний ВЦСПС», выжить и победить ему становится крайне трудно, почти невозможно.

Запад сделал ставку на деинтеллектуализацию своего информационного пространства потому, что ушёл в глухую оборону. Его дело мало того, что несправедливо, оно уже проиграно. Интеллектуал же не будет бороться за мало того, что несправедливое, так ещё и проигранное дело. Такая борьба не приносит ни чести, ни прибыли. Поэтому Запад сделал ставку на потребляющую информационную жвачку простодушную массу. У него нет другого выхода.

Но по этой же причине всё больше западных интеллектуалов стремится к информационной альтернативе, предоставляемой российскими СМИ и постепенно, незаметно для себя, проникается симпатиями к России, как советская интеллигенция постепенно, незаметно для себя, становилась прозападной. Ведь ВВС и «Голос Америки» не крестьяне по репродуктору в деревне слушали, а интеллигенты дома по модному радиоприёмнику, ловившему короткие волны. А дальше, западные, как сейчас модно говорить «нарративы» распространяли уже «властители дум» (по-модному «лидеры общественного мнения).

То есть выигрываем информационную войну мы не потому, что зеркально копируем систему западных ограничений, а исключительно в силу большей сбалансированности, не отказавшегося окончательно от определённой свободы, отечественного информационного пространства, именно этим и привлекающего к нам лучшие силы Запада, тех самых ЛОМов, которые ведут за собой массу. Именно поэтому с неизбежными в военное время информационными ограничениями и запретами необходимо быть крайне осторожными, чтобы не оказаться в информационном плане тем же Западом, только в профиль. Полная закрытость не менее (возможно даже более) губительна, чем полная открытость. Необходимо и дальше соблюдать золотую середину.

В конечном итоге популярная среди верящих в теорию заговора, простодушно жующих информационную жвачку широких масс сказка про рептилоидов, так же увлекательна и так же бесполезна, с точки зрения интересов развития социума и государства, как детские ночные страшилки из летних лагерей. Утром отряд всё равно пойдёт туда, куда скажет вожатый, а вожатый, чтобы вести должен иметь хотя бы каплей интеллекта больше, чем ведомые, иначе все дружно и радостно утонут в ближайшем болоте.